Вороний Ловчий угрюмо кивнул и наморщил лоб:
— Я понимаю твои сомнения… Честно говоря, временами я и сам себя спрашиваю: что это такое я творю? Но Других так много! Я видел… Здесь… — Он указал на свою голову. — Я видел. — Он не сводил с Поющего Волка своих суровых глаз. — Понимаешь? У меня было видение.
— Нет, не понимаю, — нахмурился Поющий Волк, глядя на горящий перед ним огонь. — Что пользы от мучительств, от жестокостей? Сколько бы ты…
— Если я их как следует запугаю, они оставят нас в покое. Поэтому я и уродую так их тела. Если мы раним их в самое сердце, Поющий Волк, они уйдут отсюда, покинут нашу землю.
— Должен быть другой путь. Вороний Ловчий сел на землю, прижав колени к груди. Он совершенно искренне спросил:
— Какой? Мы должны истребить этих людей, истребить без пощады! Пусть корчатся от боли… — Он обхватил руками грудь. — Думаешь, мое сердце не сжимается, я во сне не кричу? Эти Другие, они ведь не так уж отличаются от нас. Но они прогнали нас из родных мест, отняли море, отняли богатые травой равнины на западе, преследовали нас не одно поколение, пока у нас ничего не осталось. Ты же знаешь — когда-то мы владели всей землей к западу от Больших Гор. Там-то дичи вдоволь. И во всех тех местах охотились наши предки. А теперь? Чем дальше к югу от Большой Реки, тем холоднее, тем суше места. Ты сам видел. Ты ведь дальше заходил на юг, чем кто бы то ни было из нас. Ты сам говорил: Великий Ледник сжимает и запирает русло Большой Реки. На западе — недоступные горы, на востоке — бесконечный лед.
— Да…
— А нам куда деваться?
— Но причинять страдания другим — это…
— Это необходимо! — Вороний Ловчий нахмурился. — Подумай. Люди чувствуют чужую боль. Когда ты, охотясь на зверя, например, вонзаешь копье в брюхо мамонту, а потом днями преследуешь его, раненого, ведь тебе передается его страдание, да?
Поющий Волк кивнул:
— Каждый охотник, когда убивает зверя, чувствует его боль.
— Это наше единственное оружие против Других. Разве ты не понимаешь? Представить себя этими окровавленными трупами, которые мы бросаем по пути. Заставить их встать на наше место. Почувствовать эту боль.
— Как чувствовали ее мы? — стало доходить до Поющего Волка.
— Видишь, ты начинаешь понимать меня. Когда ты смотришь на ребенка с проломленным черепом, твоя душа разрывается. В этот момент ты думаешь, что это мог бы быть твой собственный ребенок, ведь так? Подумай, как это на них подействует?
— Ты кричишь во сне?
Глаза Вороньего Ловчего не дрогнули.
— Мой сон наполняют их крики. Это… это мука.
— Тогда почему? — не унимался Поющий Волк. —Почему ты все это делаешь?
— Потому что я люблю Народ. Я несу это бремя не потому, что хочу быть чудовищем… но чтобы спасти Народ. Все, что я могу отдать ему, — себя самого.
Его немигающие глаза выворачивали у Поющего Волка всю душу — глаза не злодея, не чудища, но человека несущего в себе огромную тайну. Душа Вороньего Ловчего открылась ему, она содрогалась от боли у него на глазах.
Холодная дрожь охватила Поющего Волка. Он обернулся. Фигуры спящих воинов темнели среди измятой травы. Костер перед ним догорел, остались только редкие угольки.
Вороний Ловчий легко похлопал Поющего Волка по плечу:
— Война — это ужасно. Но приходится воевать. Он пошел к своему ложу, переступая через спящих. Поющий Волк глядел во тьму, печально качая головой.
Тремя днями позже они неожиданно наткнулись на лагерь Других. Сквозь проемы между остроконечными валунами глядели они на женщин, хлопочущих у полудюжины костров, на играющих поодаль детей. В стороне от других сидели кольцом мужчины. До воинов Вороньего Ловчего долетали их грубоватые голоса. Другие бдительно вглядывались в ночную тьму. А внизу отливали серебром в лунном свете речные пороги.
— Достаньте копья, — приказал Вороний Ловчий, и мужчины приготовились.
Прежде чем натянуть атлатл, Поющий Волк провел пальцем по надрезам на оружии. Он делал зарубку всякий раз, когда погибал кто-то из их отряда, и теперь его атлатл напоминал позвоночник. Первым не стадо Удара Молнии. Копье попало ему в ногу, перебив артерию на бедре. Днем позже Три Копья был смертельно ранен в живот. Он угасал медленно, истекая липким гноем. Его несли на руках другие юноши, он что-то бормотал и умер страшной смертью, в последний миг томимый кошмарами. Искатель Мха, Голос Гагары, Упавший-со-Снегом… — долго перечислять всех, — одни пали в жару битвы, другие медленно умирали от ран.
