Цапля вглядывалась в новорожденных братьев. Так вот они и лежали — один заходился в крике и сжимал в ладошке воронье перо, другой поеживался и дрыгал ножками в лучах солнечного света, с рассеянным взглядом, будто он все еще находился во Сне. Он моргнул, издал короткий крик, и на краткое мгновение его взгляд, казалось, сосредоточился на ней, словно он высматривал ее сквозь мглу видений.
«Ты? Ты тот, кто звал меня? — Цапля кивнула своей догадке, с облегчением облизала пересохшие губы и основания своих сточенных зубов. — Да, ты видишь Сон, дитя. В твоих глазах — Сила. Отныне я знаю тебя и буду тебя ждать».
Видение кончилось, струи дыма улетели сквозь дыры в камне и растворились в ночной прохладе. Цапля сжала кулаки, чтобы собраться с силами: ее все еще качало от съеденных грибов. И все же она заставила себя подняться на ноги и выйти прочь — за занавес из шкуры карибу. Холодный ночной воздух охватил ее со всех сторон, и она в изнеможении упала на колени. Жирный серный запах горячих источников щекотал ее ноздри. Она согнулась, и ее стошнило.
Голоса грибов перешептывались в ее крови, и в них таилась смерть. А она молила Единого, чтобы он усмирил грибы и заглушил их голоса.
Когда она замолкла и утерла рот рукавом, в ночи завыл волк, могучий, громогласный, свирепый, чем-то родственный ее давешнему видению.
Долгая Тьма все продолжалась — нескончаемая, съедающая души. Ветряная Женщина проносилась над ледяными сугробами, снежные вихри поднимались в полярной ночи. В ярости своей она разрушала жилища Народа — чумы из мамонтовых шкур. Билась и дрожала на ветру промерзшая кожа, под которой скрывался от холода человек по имени Бегущий-в-Свете.
Он лежал без сна и вслушивался в завывание бури. Вокруг крепко спали, завернувшись в кожаные плащи, его сородичи. Некоторые тихо посапывали. Холодно, как холодно… Бегущий-в-Свете не мог сдержать дрожь. Еще бы жиру, чтобы поярче разжечь огонь в яме, — да только где его взять! С тех пор как Бегущий-в-Свете родился, семнадцать раз миновала Долгая Тьма. Не так много силы успел он скопить в своих мышцах за это время, и ту высосал голод.
Даже старуха Обрубленная Ветвь и та говорит, что такой зимы прежде не бывало.
Ветер принес из-за чумов отзвуки воя. Какое-то животное царапает лед — ищет еды… Зря ищет. Все, что можно, давно уже выели люди. Что же это за зверь? Волк?
В сердце Бегущего-в-Свете вспыхнула надежда. Его окоченевшие пальцы потянулись к атлатлу — искривленному пруту с множеством прорезей, которым пользовались как луком, стреляя небольшими копьями с каменным наконечником. Он выбрался из-под толстой промерзшей шкуры и, переступая через закутавшихся в меха спящих товарищей, двинулся к выходу. Мороз забирался ему под одежду, пробирая до костей. Но даже на таком холоде запах, царящий в чуме, ударял в нос. Люди жили здесь месяцами, почти не выходя наружу.
Из-под одной из шкур подал голос ребенок Смеющейся Зари. Он плакал от голода. Острой болью отозвался этот плач в сердце Бегущего-в-Свете.
— Где же ты, Отец Солнце? — сурово спросил он, до боли сжав в кулаке рукоятку своего атлатла. А после он быстро, как чайка в оледенелое гнездо, нырнул за низкий подог чума — на свежий воздух. Ветряная Женщина налетела с затянутого тьмой северо-запада, ударив его в спину. Он прислонился к стене чума. Снежные кристаллы безмолвно блестели на толстом слое льда.
Снова раздались глухие звуки: это волчьи когти царапались в снегу.
Бегущий-в-Свете сделал круг, прячась за изгиб сугроба. Только бы Ветряная Женщина скрыла его запах от чутких волчьих ноздрей! На четвереньках он заполз на вершину холма, лег на живот и всмотрелся. Тьма окутывала снега. Волк пытался откопать из-под ледяной корки вмерзшее в нее тело Летящей-как-Чайка.
Бегущий-в-Свете печально покачал головой.
Неделю назад он нашел свою мать, окоченевшую насмерть. Навсегда остались в его памяти ее рассказы. Голос ее становился теплее, когда она рассказывала ему о путях Народа. Он печально улыбнулся, вспомнив, как загорались ее глаза при упоминании о великих Сновидцах: Цапле, Солнечном Страннике и других легендарных героях Народа. Как нежно и заботливо поправляла она меха вокруг продрогшего личика Бегущего-в-Свете! Да, тогда он был моложе и счастливее.
