— Вороний Ловчий?
— Это… я, — прошептал он, опуская на землю тяжелую Шкуру и бросаясь женщине навстречу. В глубине души он опасался предупреждения Ледяного Огня о том, что Шкура может высосать его душу, если он непочтительно уронит ее на землю, но он пренебрег им — очень уж тяжело было тащить эту махину до самого лагеря.
Пляшущая Лиса поглядела на него; взор ее черных глаз был холоднее оледенелого снега, без конца летящего с темного облачного небосвода. А Ветряная Женщина все носила белые хлопья; вот уже вся равнина за спиной у него покрылась ровной снежной пеленой.
Отдышавшись, он указал на Шкуру:
— Вот, смотри! Душа Мамонтового Народа — в моих руках.
Она равнодушно поглядела на свернутую шкуру:
— Вот как…
Она по-прежнему сохраняла самообладание и держала наготове свои копья — на всякий случай. Он устало выдохнул и отер пот со лба.
— Это их тотем, понимаешь? Я шел туда, чтобы убить этого их шамана, по имени Ледяной Огонь, и умереть. Показать всем, что я — великий воин Народа, вопреки всем уловкам Бегущего-в-Свете. А вышло так, что мне повезло: я унес их величайшую святыню, Белую Шкуру, сердце их Народа. Я возьму ее на юг, когда пойду через ледовый ход. С этой шкурой я буду вождем Народа! — Он покачал головой и презрительно хмыкнул:
— Моему братцу это не под силу.
— Ты похитил у Других Мамонтовую Шкуру? — не веря своим ушам, переспросила она.
— Священную Шкуру! — поправил он. — Неужто ты не понимаешь? Я вырвал у них сердце. Теперь они не смогут бороться с нами. Я подорвал их дух, лишил их воли к борьбе. И теперь-то, — усмехнулся он, — я заполучу тебя. Как видишь, мои видения сбываются. С этой Шкурой в руках я уничтожу Бегущего-в-Свете. Я сокрушу Мамонтовый Народ. Я стану вождем. Это я, а не он поведу Народ на ту сторону Ледника. И ты будешь моей. Кто сможет со мной сравниться? Кто бросит мне вызов?
Она покачала головой:
— Никогда я не буду твоей.
— Ты будешь моей вовеки, — улыбнулся он. — Я уничтожу Бегущего-в-Свете. Покрою его позором.
— Зачем? Какой тебе прок…
— Я сделаю это. Это часть Сна. Мы должны вступить с схватку — и я должен победить. Я понял это в ночь, после того как похитил Шкуру у Ледяного Огня. Теперь я вижу все это ясно. Да… — тихо рассмеялся он. — Ясно.
Она изогнулась, держа копья наготове. Пряди черных волос спадали ей на плечи. Слова Волчьего Сновидца внезапно пришли ей на ум: «Большие беды…»
А он все смеялся.
— Помнишь ту ночь, когда мы впервые легли вместе? Помнишь?
Мысли о прикосновении ее теплого тела возбудили его так долго подавляемую похоть. Хмыкнув, он расстелил на снегу Белую Шкуру. Белоснежная шерсть мамонтенка сверкала в тусклом вечернем свете.
— Иди сюда, Пляшущая Лиса, — произнес он задыхающимся от страсти голосом. — Я столько раз упускал тебя! Уже не вспомнишь, когда я в последний раз раздвигал твои ноги. Теперь все мои видения сбываются. Иди же и ляг со мной. Мое тело кричит от страсти. Я никогда не любил женщину так, как люблю тебя. Мы с тобой — это судьба Народа, его грядущее. Наше дитя, зачатое на Белой Шкуре…
— Никогда не родится на свет, — прошипела она, отступая на шаг.
Он нежно провел пальцами по длинной белой шерсти.
— Это будет. Я видел. Иди ко мне! Быстрее! Она повернулась и побежала прочь, легко перепрыгивая через камни.
— Нет! — закричал он. Гнев вдохнул свежие силы в его усталое тело. Она прихрамывала, и догнать ее было нетрудно. На трясущихся ногах он поспешал за ней. Ему едва хватало воздуха. На мгновение остановившись, он отдышался — и снова не торопясь двинулся вперед.
С судорожно бьющимся сердцем он наконец приблизился к ней. Сил у него оставалось немного, и он старался не расходовать их зря. Она по-прежнему держала свои копья наготове.
Он остановился, увидев ее полные гнева и отчаяния глаза.
— Я убью тебя, Вороний Ловчий! Он не торопясь развел руками:
— Все равно рано или поздно ты будешь моей. Думаешь, ты уйдешь от меня? Я лучший зверолов в Народе. Она откинула застилающую глаза прядь.
— Я убила пятерых Других, Вороний Ловчий. И я убью тебя. Ты меня знаешь. Если я метну копье, я не промахнусь. Стой на месте.
