Даже в сравнении с материалом вестернов, насыщенных сексуальными и агрессивными желаниями, современная фантастика описывает высокотехнологичным мир с примитивными эмоциональными состояниями. На космическом корабле человек обеспечивается всем жизненно необходимым наподобие эмбриона в утробе матери. Как эмбрион его волнуют только проблемы ориентации в пространстве, равновесия, гравитации и т. п.
Идеи о безграничном пространстве и царящих в нем невообразимых опасностях вызывают чувство безразличия и страх перед утратой идентичности. Машиноподобие, навязываемое человеку миром машин только усугубляет это состояние.
К подобным заключениям приходят и другие исследователи данного феномена. Например, Бернабо пишет, «что в век механических мозгов, спутников, межпланетных полетов эти научные фантазии вызывают гораздо большую тревожность и соответственно более глубокую регрессивную защиту, нежели во времена веры в полубогов, злых духов и магию».
Я не специалист в научной фантастике. Но мне кажется, что даже те авторы, которые предвидят многие научные достижения и их роль в покорении природы, также предугадывают и негативные плоды прогресса. Выходит, что те, чьи надежды связаны с новейшими достижениями науки и техники, сами томятся тревогой технического уничтожения человечества.
Кроме того, развитие научной фантастики меняет и взгляд человека на самого себя. Её герои практически лишены человеческих качеств. Обезличивание выражается в таких именах, как Ог или М-331, а также в отсутствии тела или в пренебрежении к нему, не говоря уже об интимных отношениях. Истории о чудесах прогресса заканчиваются фантазиями о разрушении мира.
Что же делать…
Если изначально машина мыслилась как слуга человека, то теперь появился страх, что она может стать его господином. Но в машине есть только то, что мы вкладываем в неё, и важно понять, что же мы можем в нее вложить, что она станет управлять нами в реальности, а не только в фантазиях. Здесь можно вспомнить роман Дж. Оруэлла «1984 год».
Современный шизофреник, боящийся умных машин — не в худшем и не в лучшем (разве, что имеет доступ к психотерапии) положении, чем средневековый человек, боящийся преследования демонами. Но наука, а не вера в ангелов, спасла нас от этого. У машины единственное происхождение — человеческий разум и он должен помочь понять, что может нас защитить от власти машин.
В завершение этой главы повторю, что у каждой цивилизации есть свои плюсы и минусы. Живя в нашей, мы должны максимально использовать доступные нам блага и минимизировать негативные стороны. Тупик в дилемме между свободой и рабством непродуктивен. Наподобие случая с арабским кочевником, который может выбрать либо свободу с дискомфортом и незащищенностью, либо рабство с неудовлетворенностью и большей безопасностью. Перед нами этот выбор встает, когда мы думаем о машинной эпохе, массовом обществе или опасности атомной катастрофы.
Решение может быть найдено при противопоставлении внешней и внутренней свободы, эмоциональной свободы и свободы скитания или выброса агрессии. Опасность состоит еще и в том, что машинный век предоставляет материальный комфорт практически каждому, но в силу своей доступности он иском не в добавление к душевному покою, а вместо него. И тогда мы становимся зависимыми от комфорта и нуждаемся все больше и больше в технологическом прогрессе, чтобы заполнить им душевную пустоту. И в этом, как мне кажется главная опасность машинной эпохи, но это не значит, что мы обречены на нее.
Где пролегает грань, препятствующая вторжению во внутреннюю жизнь? Этот вопрос терзает человека с момента понимания человеком себя как члена общества. Он становится еще труднее, если мы признаем подвижность этой грани как для адаптации к законным, но не статичным, нуждам общества, так и к своим внутренним, меняющимся с ходом жизни, требованиям.
Были времена, когда сознание руководствовалась религиозными нормами, и тогда возникал конфликт между государством и церковью — за право заботиться о человеке. Бывали и тупики с шаткими перемириями — забота о телесном вверялась государству, а попечение о духовном — церкви. Но с утратой дуалистичного взгляда на человека такое разделение перестало быть обоснованным. Когда религия перестала быть источником знания о человеке, ему осталось уповать только на самого себя в поиске барьеров, ограждающих его от вторжения социума.
