Прокоп уже стоял, хмуро сжимал волосатой рукой топорище, молчал. Миканор перебил Рудого:
- Так о чем же спор?
- Да о том, что он не все ветки счищает. Те, что сверху и снизу, срубает/ а те, которые по бокам, та-скать, обрубать не хочет! Думает, следовательно, - можно мостить на них другие бревна и слеги. Что, та-скать, совсем неправильно!
- Почему неправильно?
- Так по ним потом будешь ехать как на пружинах! Подкидывать будет!
Прокоп пренебрежительно сплюнул. Было видно: то, что сказал Рудой, он считал глупостью, не стоящей внимания.
Миканор стоял между ними и чувствовал, что оба ждут его слова, оба уверены в своей правоте. Ему никогда не приходилось мостить греблю, но то, что говорил Рудой, казалось и ему пустой выдумкой. Почему нельзя оставлять ветви, если с ними деревья будут лучше цепляться одно за другое?
"Жить не может, чтобы не намудрить чего-нибудь!" - подумал он о Рудом.
- Я думаю, что вы, дядько Андрей, напрасно беспокоитесь, - твердо заявил Миканор.
Рудой загорелся:
- Я - напрасно? Вся новая наука, та-скать, этой мысли придерживается. А то, что делает Прокоп, это - вредное заблуждение!
Миканор какое-то время работал с ними. Пока он был рядом, оба сдерживались, но Миканор чувствовал, что, как только он отойдет, споры и нелады начнутся снова.
Надо было как-то развести их, поставить тут кого-то старшим.
К Андрею у Миканора было больше доверия - работает от души; Прокоп же в глаза никогда прямо не взглянет, - кажется, таит что-то про себя. И все же Миканор выбрал старшим Прокопа: этого будут слушаться! Этот наведет порядок
Еще раньше заметил Миканор, что земля с боков гребли осыпается в канаву, и подумал, что надо бы сплести и поставить там плетень.
- Работа есть у меня для вас, дядько Андрей, - сказал Рудому. Важнецкая, аккуратная!..
4
Василь был среди тех, кто мостил греблю. Он держался Прокопа и, заметно было, старался угодить ему. Любо было глядеть, как парень старался. Будто и не он хотел отвертеться, прислать деда вместо себя. Но вскоре Миканору бросилось в глаза, что Прокоп сердито взглянул на своего помощника Дятлик будто не видел того, что делал. Тут Миканор и понял, - хоть Василь и суетился возле старика, но не столько помогал ему, сколько мешал. Куда больше, чем за Прокопом, глаза Василя следили за Ганнои Чернушковои.
Иной раз, кажется, только ее одну и видел.
Хитрил, таился и тут: смотрел исподлобья, воровато, будто боялся, что кто-то позарится, обворует его. Непросто было скрывать это: он весь горел то неудержимым любопытством, то нетерпеливым ожиданием. Ждал не напрасно, нередко она встречалась с ним глазами, веселыми, приветливыми, - и тогда лицо Василя сияло счастьем. Только миг можно было видеть это счастье, он тут же опять опасливо опускал голову...
Миканор видел, как насторожился, помрачнел Василь, когда к Ганне, форсисто поводя плечами, с папироской в зубах, подошел Евхим Глушак, стал насмешливо говорить чтото, помог нести ольху. Ганна хотела было отнять ее, но он не отдал с игривой улыбочкой шел рядом, пока ольху не донесли до Прокопа, до Василя, который и глаз не поднял на них Со смехом пошел Евхим с Ганнои назад, а Василь, растерянный, волковатый, стал помогать Прокопу так неудачно, что старика прорвало:
- Ослеп ты, что ли?
Василь ни слова не ответил, не заспешил, только еще больше затаился. "Ревнивый! Ну и ревнивый!" - подумал Миканор. Он внимательно взглянул на Ганну, словно хотел угадать, почему к ней так льнут: и Евхим цепляется, и Василь сохнет по ней. Зайчик и тот не пройдет мимо, чтоб не пошутить. Хадоська почему-то надулась. Столько беспокойства доставляет одна Чернушка!
"Перевести надо, куда-нибудь подальше. К Сороке, копать землю, что ли..." - подумал Миканор.
Он больше не забивал себе голову этим. Жил другим - великой, широкой радостью. Работа все больше спориласьуже чуть не все Курени хлопотали на гребле и возле нее.
Вскидывались и вскидывались лопаты, чавкала и чавкала жидкая грязь; с шорохом заметая торф, тянулись за людьми деревья и хворост, поскрипывали подводы со свежей землей, отрадно желтели все новые холмики, которые вскоре исчезали, превращались в ровную чистую полосу, которая все удлинялась и удлинялась.
