Задолго до обеда слух этот с Сорокой возвратился опять в Глушакову хату.
- Жив, - с удивлением, загадочно сказала Сорока. - Не берет ни болезнь, ни загуба! Не сломала ему даже зуба!
Глушак просипел безразлично:
- Про что это ты?
- Век не угадать, не зная!
- Тьфу! - Глушак даже обиделся: - Нашла с кем шутки шутить! Я тебе не мальчишка, чтоб в прятки играть!
- Век не угадал бы! Если б и хотел!
- Угадал бы или не угадал, а не для меня эта глупость!
- Глупость! Это он - глупость! - Сорока таинственно, важно помолчала. Маслак!
- Что?!
У Глушака глаза полезли на лоб, так удивился человек.
Перекрестился от страха. Не поверил.
- Т-ты что плетешь?
- Вот как перед богом! - поклялась Сорока.
- Брешешь?
- Правда святая!
Глушак аж присел на диван, так растерялся. Пожалел от души:
- Выкрутился, душегуб! - Бросив острый взгляд на Сороку, подумал, что скоро полдеревни будет знать, как он удивился и испугался. Зло упрекнул: Чего же звонишь так, голова! Еще шуточки строит!
- А тебе чего бояться? - льстиво успокоила Сорока.- Ты чем-нибудь перед ним виноват?
- А то нет? Не клял его, гада?.. Да если б и не виноват был, разве он спрашивать станет, виноват или не виноват?
- Спрашивать не будет. Сам знает, какой Гнат виноват!
Слышал, говорят, о Миканорчике и других, наказывал, чтоб ждали! Вот Грибок, наверно, дрожит! О, Маслак этот если сказал, что придет, то пусть хоть земля провалится, а он - объявится!
- Снова рыскать станет под окнами, душегуб! - Глушак спохватился, тревожно осмотрелся. - Надо же такую хворобу на нашу голову!
- И не говори, - поддержала Сорока, Испортилось настроение у Глушака, так испортилось, что не мог с собой совладать, недовольно упрекнул Сороку:
- Вот же, приперла новость! Как покойника привелокла!..
Хмурый, недовольный и простился, даже не угостил чем-нибудь! По всему видно было: выбила из колеи, встревожила человека!
Только когда Сорока ушла, Глушак дал волю радости, восхитился Евхимом. "Молодец, одним словом - молодец! Батьково племя!.." Затеплилась радостная надежда? "Теперь, может, остынут землеустроители!"
С таким настроением веселее было возиться в гумне, на дворе. Тревога, правда, не исчезала: не мог не видеть, что все впереди еще тонет в неопределенности, что неизвестно еще, как обернется дело. Внутри тревожно ныло. Но хотя покоя и не было, не было и прежней беспомощности. Жила, бодрил а душу просвет-надежда: узнав о Маслаке, может, не осмелятся, побоятся на рожон лезть. Может, и рябой обвянет, передумает: никому ведь неохота рисковать головой. А не одумается он, так другие будут остерегаться, все равно ему одному развернуться будет непросто... И все же тревога бередила душу. Хотелось действовать, сделать что-то такое, чтобы угроза беды миновала, исчезла.
Услышал, как стучит за гумнами цеп на току у Зайчика, подался туда. Молотил сам Зайчик: под латаной рубашкой ходили худые подвижные лопатки, било цепа, поблескивая, то легко вскидывалось, то ложилось на снопы.
Глушак хорьими, острыми глазками окинул почти пустые стены, отметил на всякий случай: кончает обмолот. Мигом вспомнил, сколько Зайчик свез возов, подумал: больше чем до рождества на своем ему не продержаться!..
- Помогай бог, - просипел он, улучив минуту тишины.
Зайчик опустил цеп, оглянулся.
- И вам того же! - Он повесил цеп на сучок сохи, почесал спину, сел у стены. - Помогает он, лихо его возьми, невпопад. Нет того, чтоб рожью помочь, так он только и знает одно - детей прибавляет...
Глушак перекрестился, упрекнул старика:
- Грех говорить такое!
- А если ж правда?
У Зайчика была, как говорили, полная хата детей, сам Зайчик, если его спрашивали, сколько их у него, шутил, что никак сосчитать не может: "Считал, считал, да и сбился, - одни на свет появляются, других бог прибирает". Глушак и в самом деле не знал, сколько у Зайчика детей: не то восемь, не то девять; четверо или пятеро на кладбище...
- Слышно, жена опять скоро рассыплется? - сказал Глушак, давно приметивший, что Зайчиха беременна.
- Скоро. Да как бы, черта лысого, сразу двумя не выстрелила! Что-то уж очень толстая, как Денисова колода!
