Время кирпичей и время вопросов
В свое время у журналистов был такой избитый прием — цитировать библейскую книгу Екклезиаста: «Время разбрасывать камни, и время собирать камни». Разумеется, смысл был такой: настало наконец время собирания камней, и вот надо нам всем вместе, дружно… Но у Екклезиаста далеко не только про камни — там еще про «время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное», и даже «время обнимать, и время уклоняться от объятий», и что особенно нам сегодня важно, «время молчать, и время говорить».
Около десяти лет назад я беседовал с одним священником, который руководил миссионерским отделом в одной из сибирских епархий. Тогда еще о миссионерстве вспоминали редко, далеко не в каждой епархии был такой отдел. И вот священник сказал мне, что они подготовили новую редакцию молитвослова на языке коренного населения (там ведь живут далеко не только русские). Предыдущее издание выходило еще до 1917 года, да и было очень несовершенным, так что перевод пришлось править. И теперь он не мог этот перевод издать. Священник сказал мне примерно так: «Если я приду к благотворителям и скажу, что мне нужна машина кирпичей для строительства часовни, она у меня завтра будет. А когда я говорю, что нужна бумага для печати вот этого молитвослова, они не понимают, что это и зачем». Я так и не знаю, удалось ли миссионерам издать книгу, больше мы с этим священником не встречались, но проблема эта для сибирских миссионеров совершенно типичная: они зачастую действуют на собственный страх и риск, почти без средств. Им, конечно, никто не препятствует… но и мало кто помогает. Даже мало кто знает о них.
В 1988 году, когда советская власть окончательно прекратила бороться с религией, для нашей Церкви действительно настало время собирать камни в самом буквальном смысле. Чтобы вообще была какая-то церковная жизнь, предстояло восстановить множество храмов и монастырей, это было задачей трудной, но понятной и по-своему привычной. Но двадцать лет спустя — и это, кажется, осознали мы все, — именно это слышится и в выступлениях Святейшего Патриарха, в которых на первое место выходит нечто другое. Наличие храма и богослужения в нем само по себе еще не есть гарантия духовного возрождения, так что наступает время говорить, а значит, время задавать вопросы и время отвечать на них.
И речь идет далеко не только о миссионерстве, хотя и о нем тоже. Опять-таки все, наверное, согласятся, что в земной Церкви собраны люди несовершенные, подверженные грехам, а порой и серьезным порокам. И значит, происходить может всякое. И порой действительно происходит: когда люди в ожидании конца света зарылись в нору вместе со своими детьми, этого нельзя было не заметить, о них заговорили. Или другой случай: девочка написала письмо президенту о том, как жестоко с ней обращались в приюте при одном монастыре (надо сказать, известном своими прямо-таки сектантскими взглядами и до того), письмо попало в прессу. Мы не можем сейчас ничего сказать достоверно, рассказала ли та девочка жуткую правду, или она, как свойственно подросткам, сильно сгустила краски, или же вообще вся эта история выдумана от начала и до конца.
В том-то и проблема, что мы ничего на самом деле не знаем, внутрицерковная жизнь непрозрачна даже для самой церковной иерархии, не говоря уже о простых прихожанах. Приезжает епископ на приход или в монастырь, его торжественно принимают, показывают парадную сторону приходской или монастырской жизни, с почетом провожают и шлют затем в епархию стандартные отчеты. А что там происходит в повседневности? Если случится ЧП или возникнет какой-нибудь скандал, который осветят светские СМИ, да еще в свойственной многим из них глумливой манере, — вот тогда мы действительно что-то узнаем. Не раньше.
