– Соня, – пишет Есенин Толстой 7 июля 1925 года.
Прости, что обидел. Ты сама виновата в этом. Я в Гизе, еду «Красную Новь», «Огонек» и позвоню.
Сергей.
Последняя встреча с ним произвела на меня тяжелое и большое впечатление, – пишет В. Маяковский. – Я встретил у кассы Госиздата ринувшегося ко мне человека с опухшим лицом, со свороченным галстуком, с шапкой, случайно держащейся, уцепившись за русую прядь. От него и двух его темных (для меня, во всяком случае) спутников несло спиртным перегаром. Я буквально с трудом узнал Есенина. С трудом увильнул от немедленного требования пить, подкрепляемого помахиванием густыми червонцами. Я весь день возвращался к его тяжелому виду и вечером, разумеется, долго говорил (к сожалению, у всех и всегда такое дело этим ограничивается) с товарищами, что надо как-то за Есенина взяться. Те и я ругали «среду» и разошлись с убеждением, что за Есениным смотрят его друзья – есенинцы.
Милая Анна Абрамовна!
Сегодня утром я сказал Екатерине, чтоб она взяла деньги из «Красная новь».
Вчера я сговорился с Казиным.
Я условился с ней. Должны были встретиться в «Современной России».
Она получила деньги, купила себе платье, ночью ей еще шила портниха и ни копеечки мне не привезла и сама не показывается.
Всему этому конец!!! Но главное в том, что, надеясь и будучи уверен в своих деньгах, я зашел обедать в ресторан. Денег за расплату не хватает.
Позвоните Марку и возьмите у него 50 руб. до среды на свое или мое имя. Пошлите Илюшку.
Любящий С. Есенин.
– Не знаю, что сказать, – пишет Сергей Есенин супруге. – Больше ты меня не увидишь. Ни почему. Люблю, люблю.
Это бывает, дорогая моя, не после ночи, а спустя 9 месяцев, – писал 26 июля 1925 года Есенин Берзинь. – Мы, конечно, огорчены с Соней, что он родился мертвеньким. Но, плача и тоскуя, радостно приветствуем тебя. Привет всем, Юхову, Марку, Яблонскому[164]и др.
Смотри не нагадай, мать.
Едем хорошо. Сейчас Ростов.
Целую. Сергей Есенин.
– Приходит утром ко мне, на Бассейную, – рассказывает В. И. Эрлих.
– А знаешь, мне Клюев перстень подарил! Хороший перстень! Очень старинный! Царя Алексея Михайловича!
– А ну покажи!
Он кладет руки на стол. Крупный медный перстень надет на большой палец правой руки.
– Так-с! Как у Александра Сергеевича?
Есенин тихо краснеет и мычит:
– Ыгы! Только знаешь что? Никому не говори! Они – дурачье! Сами не заметят! А мне приятно.
– Ну и дите же ты, Сергей! А ведь ты старше меня. И намного.
– Милый! Да я, может быть, только этим и жив!..
Знаешь, я ведь теперь автобиографий не пишу. И на анкеты не отвечаю. Пусть лучше легенды ходят! Верно?
– Эрлих, милый, мы в поезде, по дороге в Баку, – пишет Соня 26 июля 1925 года В. И. Эрлиху.
Ужасная Москва где-то далеко и верстами, и в памяти. Последние дни были невероятно тяжелы. Сейчас блаженно-сонное состояние и физического, и душевного отдыха. Вас вспоминаю часто и очень, очень хорошо и никогда не забуду Вашего отношения. Очень надеюсь, что у Вас все совсем-совсем хорошо. Напишите: Баку, «Бакинский рабочий», П. И. Чагину – нам.
С. Толстая.
Ниже дописано рукой С. Есенина
Милый Вова,
Здорово.
У меня не плохая «жись»,
Но если ты не женился,
То не женись.
Летом 1925 года, видимо, вернувшись с Кавказа, Есенин отправляется в Константиново на свадьбу дальних родственников. Его сопровождает молодая привлекательная женщина. Наверное, жена, наивно предполагают односельчане.
– Подошла к нам… молодая женщина с длинными косами, – вспоминал друг его детства Иван Копытин[165]. – После я узнал, что это была Галя Бениславская… навстречу нам крестьянин на коне верхом. Поднял руку Есенин и остановил его. Попросил дать лошадь: Галя прокатиться захотела. А у самого бумажные деньги в руке. «Заплачу», – сказал. Подсадил Сергей Галю на коня, и понеслась она по лугам, как настоящая наездница… А как подошли к Оке – сели они, Есенин и Галя, в лодку и уплыли от меня… Навсегда уплыли…
Милая Анна Абрамовна! – пишет Есенин Берзинь 3 августа 1925. – Дорогая, дорогая. Вы, вероятно, меня уже забыли по свойственной привычке для многих «с глаз долой – из сердца вон». Все же я Вам стараюсь напомнить о себе. Живу в Мардакянах, но тянет дальше. Куда – сам не знаю. Если очучусь где-нибудь вроде Байкала, не удивляйтесь. Как Марк?
