Эрлиху напиши письмо и пришли мне его адрес. Я второпях забыл его. Что нового? Как чувствуют себя и как ведут Мариенгоф с Ивневым[146].
Вот тут я позволю себя вмешаться и объяснить, с чего это Есенину стало интересно, кто и как себя ведет.
А дело вот в чем: некоторое время до этого Есенин опубликовал в газете «Правда» открытое письмо, в котором заявил о роспуске группы имажинистов.
Разумеется, его интересовала ответная реакция, которая последовала только в середине октября 1824 года. Это было коллективное письмо-ответ.
«В “Правде” письмом в редакцию Сергей Есенин заявил, что он распускает группу имажинистов.
Развязность и безответственность этого заявления вынуждает нас опровергнуть это заявление. Хотя С. Есенин и был одним из подписавших первую декларацию имажинизма, но он никогда не являлся идеологом имажинизма, свидетельством чему является отсутствие у Есенина хотя бы одной теоретической статьи (странное заявление, но, должно быть, соратники не видели «Ключи Марии» и «Быт и искусство»).
Есенин примыкал к нашей идеологии, поскольку она ему была удобна, и мы никогда в нем, вечно отказывавшемся от своего слова, не были уверены как в соратнике.
Есенин в нашем представлении безнадежно болен физически и психически, и это единственное оправдание его поступков.
Таким образом, «роспуск» имажинизма является лишь лишним доказательством собственной распущенности Есенина.
Рюрик Ивнев, Анатолий Мариенгоф, Матвей Ройзман, Вадим Шершеневич, Николай Эрдман».
Ну вот, немного разобрались и с этим вопросом. Так что можно продолжать чтение письма С. Есенина к сестре Е. Есениной:
…Передай Савкину, – пишет С. Есенин, – что этих бездарностей я не боюсь, что бы они ни делали. Мышиными зубами горы не подточишь.
Узнай, как вышло дело с Воронским. Мне страшно будет неприятно, если напостовцы его съедят. Это значит, тогда бей в барабан и открывай лавочку.
18 сентября, еще до получения письма от брата, Катя писала: «Видела Воронского. Если бы ты знал, как ему больно», а буквально через месяц Бениславская ответила Есенину: «Ну вот, Сергей Александрович, Вы просили Катю узнать, как там вышло дело. Отвечу за нее. Никого, конечно, никто не съел, и неизвестно, съест ли…».
…По линии писать абсолютно невозможно. Будет такая тоска, что мухи сдохнут, – продолжает Есенин.
Сейчас немного работаю. Завтра поеду в Баку, а потом в Кисловодск. Вардин ко мне очень хорош и очень внимателен. Он чудный, простой и сердечный человек. Все, что он делает в литературной политике, он делает как честный коммунист. Одно беда, что коммунизм он любит больше литературы.
Ну пока целую. Привет Гале и Рите.
17/IХ.24.
Глава 30. Последнее прости…
Расставшись с Есениным, Айседора одновременно потеряла веру и в свою миссию в СССР. Не так она представляла себе страну победившей революции. Молодежь интересовало не гармоничное развитие души и тела, а прежде всего политическое воспитание. В школе были созданы невозможные для работы условия, там почти не топили, так что заниматься приходилось с риском для здоровья и жизни. Кроме того, советское правительство брало на себя обязательство кормить детей раз в сутки! Еще раз могла себе позволить на собственный счет Айседора, помогла с деньгами ее подруга Мэри Дести[147]. Но это не спасало ситуацию, а продлевало агонию.
Собираясь покинуть Россию навсегда, Айседора сделала последнюю попытку уговорить Есенина бежать из СССР. Снова отправиться на поиск переводчиков и издателей, напомнить о себе в иностранной прессе, но Есенин отказался.
– Россия! – произнес он протяжно и грустно. – Россия! Какое хорошее слово… И «роса», и «сила», и «синее» что-то. Эх! – ударил он вдруг кулаком по столу. – Неужели для меня все это уже поздно?[148]
Уносивший Айседору аэроплан летел какое-то время, а потом вдруг начал стремительно терять высоту, буквально в последний момент пилот умудрился избежать столкновения с землей, посадив машину на каком-то поле. Прибежавшие посмотреть на диковинное зрелище крестьяне стали последними зрителями в СССР, увидевшими танец великой Айседоры.
