Он сам на свою голову выкопал этого «начинающего» где-то в Шарлеруа и выписал в Париж. С поселения Рембо у Верленов их нормальная жизнь кончилась. Дальнейшее существование Верлена залито слезами его жены и ребенка. Начались скитания Рембо и Верлена, навсегда оставившего семью, по большим дорогам Франции и Бельгии, совместный запой, полуголодная жизнь в Лондоне на грошовые заработки, драка в Штутгарте, каталажки и больницы.
Однажды в Брюсселе после крупной ссоры Верлен выбежал за уходившим от него Рембо, два раза выстрелил по нему вслед, ранил, был арестован и приговорен судом к двухгодичному заключению в тюрьме в Монсе. После этого Рембо отправился в Африку завоевывать новые области Менелику Абиссинскому, к которому поступил на службу, а Верлен в тюрьме написал одну из своих лучших книг.
И в сумерках косых, двусмысленных певица
Шла об руку с тобой, у твоего плеча
Словечки до того бесстыдные шепча,
Что сердце и теперь трепещет и дивится.
Он сам не заметил, как очутился среди писателей, поэтов, художников, воспевающих тела продажных женщин.
Я хочу устремиться к вашим бедрам и ягодицам, —
Шлюхи единственно истинного Бога единственно
истинные жрицы.
Зрелые или незрелые красавицы послушницы
или монахини, —
О, жить только в ваших гениталиях и задних
проходах!..
…Ночью город становится таинственной страной, скрывающей сокровища. Каждый угол — огромный ларец. Старьевщики в кучах мусора находят серебряные ложки, а на тротуарах — очаровательных пастушьих принцев. Так и принц де Аркур, который, по словам Сен-Симона, желал в качестве любовниц иметь лишь женщин с угла улицы.
В сомнительных кварталах прячется и сохраняется фауна воображаемого. «Потерявшись в лабиринте этих черных улиц, я думал о Халифе Гаруне аль-Рашиде, искавшего приключений в гиблых кварталах Багдада», — говорит повествователь «В поисках утраченного времени», которого случай привел в бордель Жюпьена, где его знакомый Шарлю предавался своим скандальным занятиям. Это нескончаемое бродяжничество, подобное неровному полету летучей мыши, представляет собой самое сладострастное из удовольствий для бессонного влюбленного, ищущего свои любимые невозможные тела. Что может быть более прекрасным, чем неожиданная встреча с женщиной своей мечты, лишь на мгновение покинувшей страницы «Тысячи и одной ночи»? Они различны и многочисленны…
Шелк и золото во дворцах,
Прекрасные демоны в Экбатане,
Дьявольские одалиски.
Под звуки мусульманской музыки
Предаются Семи Грехам своих пяти чувств.
На закате своих дней, больной, он признавался в стихотворении «Покорность»:
Должен был я страсть втиснуть в узкий круг,
Но строптивость — та ж, что была в ребенке.
Жюль Ренар в своем «Дневнике» рассказывет, как Лепелетье убивался на его похоронах: «Женщины погубили Верлена!..»
Андре Жид, очарованный Алжиром
…Я — вечный странник в поисках того, что плавает.
* * *
Страна очаровательна лишь в той степени, в которой она представляет возможности заняться любовью. Самые прекрасные в мире памятники не могут заменить этого; почему же не признать этого откровенно?
Андре Жид
Но насмешка имеет свои границы. И чтобы позабыть, как умирали Жюль де Гонкур, Бодлер и Мопассан — потеряв речь, находясь в невменяемом состоянии, сифилис превратили в болезнь гениев. Так, в публичном доме «Андалузские звезды» Пьер Луи, чтобы успокоить Андре Жида, который боялся, что его заразили, собрал в одном ревю всех артистов, у которых талант удесятерился в результате сифилиса. Став наследственным, сифилис становился совершенно особенной болезнью; по крайней мере, так говорил Леон Доде, сын Альфонса Доде, когда стал врачом: «Микроб, возбуждающий страшную болезнь, трипонема, так как его нужно называть его собственным именем, настолько же богатый источник гениальности и таланта, героизма и ума, как и источник общего паралича, сухотки и почти всех проявлений дегенеративности (…). Наследственная трипонема, усиленная пересечениями между сифилитичными семьями, играла, играет и будет играть роль, сравнимую разве что с античным фатумом. Это невидимый, но присутствующий персонаж, который движет романтиками и неуравновешенными людьми, представляющими собой возвышенные отклонения от нормы, и педантичными или грубыми революционерами. Это закваска, благодаря которой подходит немного тяжеловатое тесто крестьянской крови и которая очищает ее за два поколения. Из сына бонны выходит великий поэт, из мелкого мирного буржуа — сатирик, из коммерсанта — метафизик, а из моряка — астроном или завоеватель».
