Ну кто бы вас, красавица, не выпил,
Как за обедом легкое вино?
Проспер Мериме
Безнравственный, если угодно, даже развращенный, он, однако, часто испытывал приступы чуткости, подобно тому, как испытывают приступы жара, из-за чего нередко оказывался в весьма деликатном положении. Друзьям, которых он однажды вечером обнаружил у Лериша и которые полагали, что он должен был быть у Альберты де Рюбампре (в свое время она была любовницей Стендаля и Делакруа), он объяснил, что один только вид ее чулков гармошкой, которые он увидел, когда раздевал ее, отбил у него всякое желание продолжать.
В этой сфере хорошо быть осторожным. Назначенный в 1834 году главным инспектором исторических памятников, Мериме принялся было колесить по провинции с целью спасти памятники и здания, которые тупой вандализм продолжал уничтожать. Это занятие, впрочем, ему быстро наскучило. Оно совпадало с его вкусами, потворствовало лени и желанию путешествовать, а потому он не замедлил найти у римских авторов дополнительный повод для того, чтобы полюбить такой род деятельности. «Перелистывая как-то комментарий Пансероля к «Notitia utraque dignitatum imperii Orientis et Occidentis», я обнаружил, что во времена Августа в Риме существовала должность инспектора по историческим памятникам, который совмещал с инспектированием общественных построек инспектирование публичных домов. Я предлагаю зачитать это г-ну Тьеру и добавить эти полномочия к тем, которые я сейчас исполняю». К несчастью для него, провинциальные публичные дома оказались куда хуже парижских борделей, а иногда города, которые он проезжал на своем пути, проявляли невиданную дерзость, не имея таковых вообще. «Вообразите себе, я до сих пор так и не смог найти себе женщины, — писал он своему другу Ройе-Коллару. — В Невере я повстречал существ с грудью, но на них были чулки из голубой шерсти и лодыжки толщиной в мои бедра. Сегодня я согласился бы их заполучить, потому что проделал два лье по Отену, но так ничего и не нашел. О Париж, Париж!» И, как цапля из басни, этому разборчивому инспектору приходится довольствоваться тем, что удалось найти. И — о чудо! — он замечает, что сила желания берет верх над всеми предосторожностями. «Шлюхи здесь неслыханно грязные, — пишет он после пребывания в Марселе. — У них исключительно толстые желтые чулки, подвязки ниже колен и т. д. Но все эти чудовищные вещи, вы это прекрасно знаете, благоприятно влияют на эрекцию в некоторых обстоятельствах».
Казалось, он пытался практически применить принцип, сформулированный им самим, согласно которому женщины делятся на два класса: «…те, которые заслуживают того, чтобы принести ради них жертву жизнь (их не существует в действительности, но тот, кто ищет, тот всегда находит), и те, кто стоит от пяти до сорока франков. Среди представительниц последнего класса есть превосходные экземпляры. Благодаря мудрым установлениям префектуры полиции опасность испортиться, как выражается Рабле, почти отсутствует, и из постели выходят без угрызений совести и озабоченности, абсолютно очищенными благодаря эротическим испарениям, которые и вынудили вас прибегнуть к помощи этого средства».
В 1833 году Жорж Санд потребовала у Сен-Бева, чтобы тот привел к ней Дюма. Ничего из этого не получилось, и тогда она набросилась на Мериме. Что было дальше, хорошо известно…
Проводя ночь с Жорж Санд, Мериме, столкнувшись с фригидностью своей партнерши, был вынужден признаться в своей неспособности совершить половой акт. На следующий день раздосадованная Жорж Санд сказала об этом Мари Дорваль (с которой, как вы знаете, она состояла в лесбийской связи). По воле судьбы Мари Дорваль поведала об этом фиаско Александру Дюма, который время от времени разделял с ней постель. И тогда этот верзила, никогда не знавший проблем подобного рода, позволил себе 19 июня 1833 года публично намекнуть об этом событии, поведанном ему строго конфиденциально. Жорж Санд объявила, что ее только что оскорбили. Оскорбление было тем более серьезным, что незадолго до этого она тщетно пыталась привлечь к себе Дюма. С раскрасневшимися от гнева щеками она потребовала удовлетворения. Будучи не в состоянии драться сама, она попросила об этом Гюстава Планша, своего тогдашнего любовника, который и отправил к Дюма своих секундантов. Дюма, этот колосс, играючи поднимал ружье в протянутой руке. Он мог, держа его на одном указательном пальце, метко стрелять… Одним словом, все уладилось, и дуэли не состоялось.
