«В тот роковой день в начале сентября 1763 г. я начал умирать и перестал жить. Мне было 38 лет…» Казанова пытался покончить с собой и бросился в Темзу. Только чудо — в лице проходившего мимо молодого аристократа — спасло его.
Все менее громкими победами довольствуется он.
Влюбленный Казанова — звучит несколько странно, не так ли? Такую разбитную молодуху, как Шарпийон, он мог купить за несколько су или цехинов где и когда пожелает. Случилось иначе: она смеялась над ним и не подпускала к себе. После этой неудачи он стал медленно опускаться в ад.
«…Вшивые кровати, грязное белье, сомнительные запахи, знакомства с сутенерами, присутствие тайных или явных зрителей, грубые вымогательства и обычные болезни, все эго — незаметные мелочи для божественного быка, который мечтает обнять Европу — весь мир женщин во всех его формах и изменениях…»
Женственность в ее чистом виде, вечно новую, вечно юную во всех ее формах и разновидностях, только ее жаждет Казанова.
«…Время, когда я влюблял в себя женщин, прошло, я должен был отказаться от них или покупать их услуги». Отказ — самая непостижимая мысль для Казановы — становится жестокой былью, ибо, чтобы покупать женщин, ему нужны были деньги, а деньги ему всегда доставляли женщины; чудесный круговорот остановился, игра подходит к концу, пора скучной серьезности наступает и для мастера всех авантюр.
«Честность — странное слово в применении к Казанове, — отмечает С. Цвейг. — Но ничего не поделаешь: необходимо засвидетельствовать, что как раз в любовной игре этот неисправимый шулер и продувной мошенник обладает своеобразной честностью. Отношения Казановы к женщинам честны, потому что соприкасаются со стихией крови и чувственности».
Далее автор книги о прославленном авантюристе обращает внимание читателя вот на что. Приходится признать: по сути, Казанова не причинил зла ни одной из женщин. Скорее наоборот — он помогал им поверить в чудо. Хотя бы на одно единственное мгновение воспарить над невзрачной, серенькой действительностью. «Гений одной ночи» — возможно, одно из наиболее точных определений Казановы, прозвучавших из уст Цвейга.
«Я всегда находил приятным запах тех, кого любил», — признавался Казанова в старости.
Под обаянием огромной человеческой одаренности этого человека находились Стендаль, Гейне, Мюссе, Делакруа, Сент-Бев, Цветаева.
Легенда продолжает жить — ветер по-прежнему развевает полы его черного плаща.
Маркиз де Сад и «конфеты Афродиты»
Я льщу себя надеждой, что и имя мое изгладится из памяти людей.
Маркиз де Сад
Так оценил свою жизнь сам «создатель» весьма оригинального способа «развлечений». Маркиз всегда и во всем был верен себе одному: его скромный домик для плотских утех в Аркюэле кощунственно назывался «Аббатством».
Являясь современником Казановы, де Сад представлял собой полную ему противоположность.
Не для того чтобы обелить маркиза де Сада, но чтобы лучше понять и объяснить его заблуждения, жестокости его разврата, надо вспомнить, что этот сластолюбец от всей души презирал публичных женщин.
Он искренне отказывался понимать, как таких женщин можно было считать людьми и унизиться до покровительства им.
По существу, эксплуатируя женские тела, он с ненавистью отзывался о проститутках в романе «Алина и Валькур»: «Только в Париже и Лондоне эти презренные твари находят поддержку. В Риме, Венеции, Неаполе, Варшаве и в Петербурге их спрашивают, когда они обращаются к суду, заплатили ли им? Если нет… то требуют, чтобы им было уплачено: это справедливо. Жалобы на дурное с ними обращение не принимаются, а если они вздумают докучать суду со всякими сальностями, их заключают в тюрьму.
Перемените ремесло, говорят им, а если оно вам нравится, терпите его шипы. Публичная женщина — это презренная рабыня любви. Ее тело, созданное для наслаждения, принадлежит тому, кто за него заплатил. С ней, раз ей заплачено, все дозволено и законно».
В публичных домах как Парижа, так и Марселя, где маркиз де Сад предавался очень часто своим эротическим удовольствиям, конфеты со шпанскими мушками, или «конфеты Афродиты», играли основную роль.
