Но он всё это перенёс относительно спокойно, и раз за разом придумывал всё новые и новые проекты. Агентство недвижимости, которое он тогда всё-таки открыл, приносило ему неплохие деньги. Но так как деятельность эта была всё же полулегальная, да и честной её тоже сложно было назвать, то никакого развития предприятие не получило: на него вышли районные опера, и осторожный Алиев мгновенно исчез из поля зрения, оставив контору в подарок помощнице. После этого он поочередно открывал то модельное агентство, то какую-то автобусную контору, потом где-то в Митино салон белой магии, затем разливал где-то в Подмосковье поддельную парфюмерию, и вообще занимался чёрт-те чем, но на месте никогда не сидел.
Теперь, спустя годы, он занимается строительством. Причём довольно успешно: начал совсем ещё недавно с отделки частных кухонь и сортиров, а теперь обслуживает несколько каких-то перспективных казённых заказов. Я в этом не особенно разбираюсь, просто знаю, что он часто мотается по командировкам, а имена заказчиков упоминать избегает. Скромно живёт один в съёмной квартире. И несмотря на пройдённые огонь, воду и медные трубы, в мрачного упырямизантропа не превратился, и веры в людей не потерял. Да и вообще за прошедшие годы он стал намного спокойнее. Но не стоит обольщаться: его спокойствие не слабость – принимать жесткие решения он умеет превосходно, и в случае необходимости способен совершенно спокойно и без лишних рефлексий выбить вам челюсть. После чего так же обезоруживающе улыбнётся, и вежливо вызовет «Скорую помощь».
Я, в отличие от Алиева, довольно ленив, и активной деятельности не жажду. Родом я из Ташкента, но много лет живу в Москве. Родителей у меня нет. Так сложилось. Приехав когда-то в Москву, я устроился в жульническую контору, которая специализировалась на продаже по улицам всякого левого дерьма. В середине девяностых через такие конторы прошли десятки тысяч человек, чрезвычайно распространённый тогда вид бизнеса. Лично мне это нравилось тем, что не нужно ни о чём думать, чем-то париться, принимать какие-то решения, и нести за что-либо ответственность. Утром взял со склада товар, вечером сдал остатки, и ты с деньгами. Вот и весь процесс. Работа максимально расслабленная, но в то же время это отличная, уникальная коммуникативная школа, и прошедшие её достаточно глубоко, как я или тот же Алиев, могли уже не беспокоиться о куске хлеба насущном.
Кризис девяносто восьмого года пустил ко дну три четверти подобных конторок, и тогда не у дел осталось немало превосходных профессионалов, способных впарить кому угодно хоть чёрта в ступе. Подавляющему большинству из них – без высшего образования – во многие легальные компании дорога была закрыта. Но примерно в то же время в Москве появился новый вид жульничества: диплом любого высшего учебного заведения запросто продавали в метро, как пачку сигарет, или свежую газету. Ясное дело, с поддельными вузовскими печатями, но это мало кого волновало – проверить подлинность документа могли только крупные компании, имевшие собственную службу безопасности, как правило состоявшую из бывших сотрудников государственных спецслужб. Но наряду с ними в Москве существовали ещё и легионы мелкокалиберных контор, где всякого рода специалисты всегда остро необходимы. На деньги, изъятые у барыги, я тогда купил себе диплом психолога, регистрацию в Москве, и без особого труда устроился менеджером по продажам в небольшую компанию, оптом и в розницу торговавшую полимерами. Быстро врубившись в процесс и специфику, я развил там такую бурную деятельность, что через три месяца уже сидел в собственном кабинете, коммерческим директором.
А ещё через три месяца я страшно запил.
Офисная жизнь нагнула меня очень быстро и здорово. Свободолюбивый, с независимым характером, я честно пытался начать жить, как все. В активе я имел: идиота-гендиректора, которого терпеть не мог, кучку подчинённых, которых я презирал и не видел в упор, ещё корпоративный автомобиль «Форд фокус» не самой первой свежести, компьютер, съёмную квартиру… Нет, с виду-то как раз всё было нормально – в кругу таких же конторских хорьков я считался крутым офисным мачо, рвущим конкурентов, как старые газеты; должность моя звучала достаточно громко, а ещё мне оплачивали мобилу и бензин, поэтому в кабацких разговорах при знакомствах со всякими офисными мышами различной степени смазливости, я мог тяжеловесно уронить термин «соцпакет». И неважно, что запселых конторок, подобных нашей, в городе миллион. И плевать, что, по сути, я такое же ничтожество, как и эти офисные дуры, сосредоточенно выслушивающие мои голимые бредни. Зато я – «топ-менеджер». Тьфу, идиотизм. Отчётливое осознавание собственной фальшивости и никчемности страшно меня угнетало, и я жил в состоянии перманентного стресса, который нужно было как-то снимать. И я запил так, как не пил никогда прежде.
