— Мы хотели бы поговорить с мисс Росс с глазу на глаз. — Старший из них был плотного сложения, с ежиком седых волос и глубокими морщинами, оставленными суровым опытом жизни.
— Зато я так не думаю. — Вид у Рафаэло был решительный. — Вам следовало бы назначить встречу вместе с ее адвокатом.
— Мисс Росс не нуждается в адвокате. Мы хотели бы получить свидетельские показания. Только и всего. — В голосе молодого полицейского зазвучали примирительные нотки.
— У вас есть враги, мисс Росс? — спросил старший полицейский после того, как они устроились на трех стульях, что были в комнате.
Рафаэло, словно темный ангел, остался стоять в дверях.
Кейтлин недоуменно покачала головой.
— Судя по некоторым признакам, пожар прошлой ночью был не простой случайностью.
— Вы хотите сказать, это был поджог?
— Вот это мы и хотели бы выяснить. Вы ведь живете над конюшней, верно?
Она кивнула. Неожиданная мысль пришла ей в голову.
— А что случилось с охранником? Значит, это не упавшая балка оглушила его?
— Мы не можем пока ничего сказать определенно.
— Но у вас есть какие-нибудь предположения? — спросил Рафаэло.
Сержант бросил на него оценивающий взгляд, но ничего не ответил и снова посмотрел на Кейтлин.
— А вы не могли бы вспомнить ваших бывших приятелей, с которыми вы, возможно, не слишком хорошо расстались?
— Нет… ничего такого не помню.
Она покачала головой. Потом задумалась.
— Расскажи им о Томми.
Кейтлин посмотрела на Рафаэло.
— Томми Смите? — Ее пульс участился. — Но он же в тюрьме…
— Расскажи им.
С трудом справившись с волнением, Кейтлин рассказала. Сержант достал блокнот и сделал там кое-какие пометки. Потом задал Кейтлин еще несколько вопросов, и они распрощались.
Кейтлин повернулась к Рафаэло.
— Если это был поджог, хорошо бы удалось поймать того, кто это сделал.
Он притянул ее к себе.
— Когда я думаю о том, что могло бы случиться…
Этим же вечером Рафаэло вместе с Кейтлин вошел в дом Саксонов уверенной поступью человека, готового исполнить свою миссию.
Времени оставалось совсем мало. До отъезда еще много чего нужно было сделать. Он только крепче сжал руку Кейтлин, когда его взору предстал Филипп рядом со своими сыновьями — своими законными отпрысками.
Впервые Рафаэло не ощутил в душе негодования. Оставив пакет с дневниками на маленьком боковом столике, он кивнул Джошуа и Хиту. Их лица были приветливы и дружелюбны.
— Кейтлин, у меня есть для тебя стаканчик пино гри, — дружески подмигнул ей Джошуа. — А что бы ты хотел, Рафаэло?
Рафаэло растерянно моргнул.
Ощущение, что он вступил в другой мир, наполненный теплом и вниманием, крепло в нем с каждой минутой. Хит заговорил с ним об урожае, о дождях казалось, в нем не осталось и следа былой враждебности. Когда же и Филипп с улыбкой повернулся к нему, Рафаэло стало ясно: что-то произошло.
— Что случилось? — спросил он.
— Мы хотим поблагодарить тебя.
— За что?
— Ты спас жизнь нашей Кейтлин.
Рафаэло оглянулся вокруг. Все ему улыбались. Они любили Кейтлин. Она была здесь своей. Как он мог вырвать ее отсюда, из места, которое было ее домом?
Наконец он ответил:
— Она все делала правильно. С ней и без меня все было бы в порядке.
Рафаэло с немым обожанием посмотрел на Кейтлин. Она улыбалась ему. Ее изумительные глаза были наполнены чудесным мягким блеском, и он воспринял их бархатный взгляд как благодарность. Сердце радостно заколотилось в его груди в предчувствии радостных перемен.
Филипп поднял руки, призывая всех к вниманию.
— У меня есть подарок, который я хотел бы преподнести Рафаэло.
Но Рафаэло опередил его:
— У меня для вас тоже кое-что есть. — Он взял со столика пакет. — Но это не подарок — это принадлежит вам. Прошлой ночью я с огромным удовольствием прочитал эти дневники. Мне известно, что вы купили их у моей матери.
— Она сказала тебе? — вырвалось у Кейтлин.
Рафаэло кивнул.
— Я звонил ей сегодня. Она сказала, что нуждалась в деньгах и продала их сама. Дневники ваши.
Филипп покачал головой.
— Фернандо был твоим родственником. Эти дневники по праву принадлежат тебе. Храни их, мой сын.
Мой сын. Эти слова будто открыли в груди Рафаэло невидимые шлюзы, и хлынувшая река радости затопила его всего. Он почувствовал и удивление, и облегчение… и где-то глубоко в его душе были затронуты первые струны восхищения этим человеком, который был его родным отцом.
