— Ну и что?
— Вы знали, что я работаю не покладая рук. Неужели у вас нет чувства лояльности к местному телевидению?
— Нет.
Его ответ был настолько прям, что на мгновение сбил ее с толку.
— Но ведь вы здесь начинали!
— А вы позвоните на свою телестудию в Джерси и отдайте им свой эксклюзивный материал, потому что когда-то читали там прогноз погоды, — парировал он. — Бросьте эти глупости насчет дружеского плеча и родного гнезда, Ливи, они не вписываются в тему.
Ее голос упал до зловещего шепота;
— От вас требовалось только предупредить меня, что вы готовите репортаж.
— Ну да, а вы бы покорно сложили ручки и позволили мне опередить вас? — Его брови насмешливо изогнулись. — Да вы бы глотку мне перегрызли, только бы попасть в эфир раньше меня.
— С наслаждением.
Он рассмеялся: — Когда вы беситесь, Ливи, вы великолепны. И честны.
Он взял со стола какие-то бумаги и протянул ей.
— Вам понадобятся мои заметки, чтобы внести изменения в репортаж. Осталось меньше тридцати минут до эфира.
— Я знаю.
Ливи не притронулась к протянутым ей бумагам. Ей невыразимо хотелось швырнуть чем-нибудь тяжелым в стекло за его спиной. А лучше прямо в его снисходительно улыбающееся лицо.
— Мы должны договориться вот о чем, Торп, если не сейчас, то в ближайшее время. Мне надоело в каждой своей работе плестись за вами. — Она все-таки схватила его заметки, понимая, что ее загнали в угол.
— Прекрасно. — Он смотрел, как она поднимает свою рукопись. — Выпьем вечером в баре?
— Нет! Даже если от этого зависит ваша жизнь. — Оливия повернулась и пошла к двери.
— Боитесь?
Это с легкой насмешкой произнесенное слово остановило ее.
— В восемь часов в баре О'Райли.
— Заметано.
Когда она хлопнула дверью, Торп усмехнулся.
«Так, — подумал он, снова усаживаясь в кресло, — за ледяными манерами скрываются вполне живые плоть и кровь, а я уже начал сомневаться в этом. Похоже, что первый ход сделан». Торп засмеялся и повернулся во вращающемся кресле, чтобы взглянуть в окно на панораму города.
Все, однако, к лучшему, решил он. Эта несколько бурная встреча пришлась как нельзя кстати, иначе бы он тянул время, ожидая благоприятного случая. Терпение — одно из главных достоинств репортера. Торп терпеливо ждал больше года. «Если точно, то шестнадцать месяцев», — подумал он.
Когда он увидел ее передачу, он запомнил низкий грудной голос, холодную, строгую красоту. Его страсть вспыхнула мгновенно. С той самой минуты, как он встретился с ее спокойным, внимательным взглядом, он желал ее. Интуиция подсказывала, что следует какое-то время держаться на расстоянии и выжидать. Оливия Кармайкл обладала не только красивой внешностью.
Он мог подробно разузнать о ее прошлом. У него были для этого все возможности: профессиональное умение и связи, но что-то обуздывало его журналистское любопытство, и он вооружился терпением. В работе с политическими деятелями Торпу приходилось часто и подолгу ждать, так что о терпении он знал все.
Торп откинулся в кресле и закурил. Есть надежда, что тактика выжидания начинает себя оправдывать.
Ровно в восемь часов Ливи въехала на стоянку возле ресторана О'Райли. На секунду она прислонилась лбом к рулю. Она вспоминала, как проносится через отдел информации в кабинет Торпа, как кричит на него. Ужасно неприятно. Она жалела, что настолько потеряла самообладание, к тому же в разговоре именно с Торпом. Ливи давно чувствовала, что это человек, от которого следует держаться на расстоянии. Он был слишком сильной, харизматической личностью и явно относился к категории мужчин опасных.
Ливи предпочитала в подобных случаях сохранять дистанцию, а для этого отношения должны были оставаться строго официальными. Несколько часов назад она отбросила всякую официальность. Да это и немудрено, когда стоишь с человеком нос к носу и орешь на него.
— Как бы я ни старалась, — прошептала она, — я не способна быть холодной и невозмутимой. И, — признала она со вздохом, — Торп это понимает.
В детстве Ливи была неприкаянным, неудобным ребенком. Для девочки из степенной, благовоспитанной семьи она задавала слишком много вопросов, слишком часто плакала, чересчур весело смеялась. В отличие от сестры она была равнодушна к нарядам и украшениям. Ей нужна была большая собака, с которой можно побегать, а не смирный маленький пудель, с которым нянчилась мать. Ей хотелось жить на дереве, а не в рафинированном кукольном доме, который выстроил отец, наняв архитектора.
