— И как ты думаешь — что? — спросил он.
— Если есть недоумение — высказать, если есть страхи — поделиться. А уж если почувствуешь, что ты нужна любимому, — оказаться рядом. Да, мне надо было быть дома, рядом с тобой, а не бежать за сто верст, чтобы потом мучиться самой и мучить тебя.
Адам устало улыбнулся.
— Да, без тебя наш дом был пуст. Все там напоминало о тебе, лишь подчеркивая горечь от твоего отсутствия. В гостинице, по крайней мере, все анонимно и безлико. — Его рот дернулся в тоскливой усмешке. — Я не мог оставаться один в пустом доме, поэтому уходил жить в отель, расположенный неподалеку.
— А я названивала тебе по ночам, — дрожащим голосом промолвила Селма, — и не заставала дома. Вот и подумала, что у тебя появилась другая женщина.
— Господи, какие сумасшедшие мысли бродят в этой голове! Как ты только могла подумать, что мне нужен кто-то, кроме тебя?
Адам сжал ее пальцы. Но она освободила свои руки и упала заплаканным лицом в ладони.
— Что же мне теперь делать? — как стон вырвалось у нее.
Адам обнял ее и прижал к себе.
— Не мучить себя, — тихо подсказал он. — И простить меня. А я, со своей стороны, сделаю то же самое.
Молодая женщина сидела, не шевелясь, потом задержала дыхание, будто решаясь на что-то очень важное, и произнесла твердо, без слез в голосе:
— Я могу простить тебя — это совсем не трудно. Но не знаю, как мне простить саму себя.
Адам взял Селму за подбородок и повернул к себе ее лицо. Его глаза были полны любви и нежности.
— Я испытываю точно такое же чувство. Мне трудно простить себя за свою дурацкую гордость. А твои ошибки — они же, в сущности, продиктованы любовью и не нуждаются в прощении.
— Но ведь я вела легкомысленную и опасную игру с тобой, что нечестно по отношению к тебе. И такое можно простить?
Адам улыбнулся.
— Торжественно прощаю. Когда любишь и знаешь, что любим, прощать одно удовольствие.
Господи, как же хорошо! Сидеть рядом с ним, слушать добрые слова, улыбаться его шуткам. Селма чувствовала, как боль постепенно уходит из ее сердца.
— Послушай, Селма, я вхожу во вкус, мне нравится повторять слова, которые я экономил так долго: я люблю тебя, только тебя и никого, кроме тебя!
— Я тоже люблю тебя, — улыбнулась она счастливой улыбкой. — Я не экономила подобных слов и раньше, но от этого у меня не стало их меньше.
— Ну что мы за пара с тобой! Все-то у нас не как у людей. Сколько времени мучили друг друга только потому, что любили. Теперь придется наверстывать упущенное. Итак, я говорил, как сильно люблю тебя? А о том, насколько ты мне нужна? Говорил? Теперь твоя очередь! Ну же, Селма, слушаю!
— Я люблю тебя, — прошептала она. — И никогда не переставала любить.
Адам гладил ее по спине.
— Чему нас научил наш горький опыт? Отныне все недоразумения выясняем сразу. Посчитаешь, что я не прав, — говори. Меня что-то не устроит — уж, будь уверена, скажу об этом, не откладывая на потом. А теперь, леди, я прошу вашей руки. Срок моего наказания истек, я исправился и буду свято чтить узы брака. Слово «развод» навсегда вычеркиваем из своего лексикона. Вы согласны, леди?
Леди была согласна. Еще не высохли глаза, но теперь они светились радостью и лаской.
— В таком случае наше старое соглашение по поводу предоставления друг другу неограниченной свободы аннулируется. Отныне ты не сможешь делать то, что тебе взбредет в голову. Это касается и меня. И если ты вдруг попадешь в беду, я буду рядом с тобой и помогу тебе выбраться из нее. Мы же с тобой — одно целое.
Селма улыбнулась дрожащими губами. Ей в ответ улыбался уже не бывший муж, а будущий. Он притянул ее к себе и поцеловал.
— Я люблю тебя, — прошептала она у его губ, — люблю, люблю.
Адам Симмонс поднял будущую жену на руки и понес свою драгоценную ношу в спальню.
— Я теперь самый говорливый влюбленный, — шептал он, медленно снимая с Селмы одежду. — Уж извини, но с удовольствием повторюсь: ты единственная, кто мне нужен в этой жизни. Только ты! Я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной — в доме, в дальнем далеке, в дороге — везде.
Что ответить на это женщине, чье сердце переполнено счастьем и радостью?
