— Как ты посмел пойти на такое! — Голос женщины дрожал от возмущения. — Ты же знал, как я хочу уехать отсюда!
Симмонс сунул руки в карманы брюк, посмотрел на нее и спокойно произнес:
— А я не хотел, чтобы ты уезжала.
— Почему? Чтобы иметь любовницу под рукой? На мне свет клином не сошелся — есть куда более доступные претендентки на место в твоей постели!
— Ну зачем же сразу так? Грубый цинизм — совершенно не твой стиль.
— Мой стиль, не мой стиль… Что ты знаешь об этом! Мы не виделись сто лет! Как пришло тебе в голову похитить чужой паспорт? Мой отец попросил тебя об этом? Его желания для тебя гораздо важнее, чем мои?
— Просьба твоего отца не главная причина.
— А что тогда?
— Мое собственное желание. Нам с тобой давно пора провести какое-то время вместе.
Вот это уж действительно совсем не в стиле Симмонса — заставлять человека что-либо делать вопреки его воле. Будучи мужем, он считал, что в семье каждый сам принимает решения и не вмешивается в профессиональную жизнь другого.
— Прошу прощения, что действовал против твоей воли. Я-то думал, что тебе здесь понравится.
— Мне не может нравиться то, что меня заставляют делать насильно! Почему ты украл мой паспорт?
Адам усмехнулся.
— У тебя страсть к преувеличениям. Я не крал твой паспорт. Я взял и… скажем так, не торопился тебе отдать.
— Но почему?
— Мне хотелось, чтобы ты была рядом со мной. Всегда хотелось. Не нравятся мне пустые дома и пустые гостиничные номера.
— Неужели? — язвительно заметила Селма. — То-то ты не вылезал из командировок! — Она швырнула его паспорт в ящик, а свой положила в карман.
— Разъезды — часть моей работы. Знаешь, что мне больше всего нравилось в моих командировках?
— Быть одному?
— Больше всего, Селма, мне нравилось возвращаться домой, к тебе.
У женщины болезненно сжалось сердце. Злости как не бывало.
— Да, я мечтал, как переступлю порог дома, застану тебя на нашей кухне в разгар приготовления праздничного ужина, — мягко произнес Адам. — Дом полон лилий или роз или чего-то там еще, что так приятно пахнет. Я бросаюсь к тебе, хватаю в объятия. Упоительное ощущение: ты моя и только моя. До поры до времени все так и было. Ты ждала меня, готовила наш дом к моему приезду. Ты любила меня, радовалась, когда я возвращался домой. А я… чувствовал себя тогда самым счастливым человеком на земле.
Горечь и мука отразились на лице женщины. Слезы выступили на глазах.
— Так почему же ты ничего не говорил мне о своих чувствах?
Вопрос явно удивил Адама.
— Но ты ведь знала об этом. Правда же знала?
— Когда-то думала, что так оно все и есть, а потом… — Она остановилась, судорожно вздохнула и села на край постели.
— Что потом?
Селма закрыла лицо ладонями.
— Потом… Помнишь, я однажды уехала навестить своих родителей? Ты вернулся, не застав меня дома… Мы поговорили по телефону… И что-то между нами случилось, не знаю даже, как определить это.
— Что же все-таки случилось? — нетерпеливо спросил он. — Никогда не мог понять этого…
Селма сделала глубокий вдох.
— Я подумала, что тебе все равно, бываю я дома или нет. Ты ничего не говорил о том, что скучаешь без меня, что хочешь видеть меня дома постоянно.
— Но твоя мама заболела. Мог ли я тогда думать о себе и своих желаниях? Кроме того, мы же с тобой договорились, что не будем ограничивать свободу друг друга.
Селма прикрыла глаза.
— Мне надо было знать, что я нужна тебе. И надо было слышать это от тебя. Но ты молчал. И ни разу не сказал, о чем думаешь, что чувствуешь!
— Бог мой, Селма! — растерянно воскликнул Адам. — Я…
Но не успел закончить фразы — за дверью раздался взволнованный голос. В следующий момент дверь распахнулась и на пороге спальни появилась Роза. По испуганному лицу женщины было ясно, что произошло что-то серьезное. Она показывала рукой в сторону сада, не переставая причитать. Адам и Селма выбежали вслед за плачущей женщиной. Ахмед лежал на траве, неестественно выгнув ногу, из которой текла кровь.
— Чем могу помочь? — спросила Селма.
— Принеси полотенце или что-нибудь еще, чем можно перевязать рану, — коротко бросил Адам.
— Артерия не задета? — спросила Селма, вернувшись из дома со всем необходимым.
