Короткий экскурс в современное положение дел в эволюционной биологии показывает, что взгляды Доукинса в значительной степени устарели. Тем более удивительно поэтому, что социобиологи и эволюционные психологи до сих пор придерживаются теории «эгоистичного гена». Но при ближайшем рассмотрении это может показаться и неудивительным. Пока в поведении человека мы имеем дело со следствиями желаний, намерений и целей наших генов, мы можем очень просто объяснить это поведение биологически: то, что я принимаю за мои влечения, мои особенности, мои фантазии, на самом деле есть либо скрытая, либо явная воля моей наследственности.
При таком новом взгляде на эволюцию эволюционная психология мало чего может предложить. Как раз напротив: теория многоуровневой эволюции выбивает опору из-под эволюционной психологии. То, что раньше казалось поддающимся строгому расчету, оказывается в действительности непредсказуемым. Вероятно, это и есть главная причина того, что эволюционная психология продолжает упрямо цепляться за устаревший фундамент теории эволюции, за фундамент, который отвергают сейчас большинство ученых. Разумеется, никто и не ждет, что какие-то профессора закроют свои кафедры и повесят на дверях табличку: «Наши основания оказались ложными, мы ошибались!» Заблуждения эволюционных психологов можно даже считать плодотворными. Дело в том, что новые теории эволюции породили весьма интересный исходный пункт, опираясь на который, можно надеяться решить крупнейшую проблему эволюционной психологии — проблему человеческой культуры. Речь об этом пойдет в одной из следующих глав.
Тот, кто сегодня отстаивает современное положение вещей в эволюционной теории, не станет больше задаваться вопросом о том, как такая, лишенная ума и сознания штука, как ген, может обладать намерениями и регулировать свое половое поведение, руководствуясь такими понятиями, как надежность, эффективность и экономическая выгода. Само собой разумеется, что сам Доукинс оговаривается, что в его рассуждениях об «эгоистичном гене» это всего лишь метафорические образы. Но с этими образами Доукинс обращается не как с образами, а как с реальными фактами. Снова и снова пытается Доукинс доказать «эгоизм» генов. Мало того, его гены не только эгоисты, они еще и расчетливые торговцы, поверяющие все на свете двумя критериями: сколько это стоит и что я буду с этого иметь? В действительности все это звучит так, будто биология — отрасль экономической науки, в которой гены отличаются необычайно чутким инстинктивным нюхом.
Но может быть, в какой-то мере этот взгляд все же верен? Может быть, гены, действительно умнее иных прожженных торговцев?
Капиталистическое размножение
Вообще эволюционную биологию и экономическую науку связывает давняя, поистине нержавеющая любовь. И началась она не в 1968 году, когда Уильям Гамильтон написал в экономическом университете свою докторскую диссертацию. Огонь этой страсти вспыхнул на 120 лет раньше, в капиталистической Англии эпохи королевы Виктории, где Дарвин в то время опубликовал свою книгу «О происхождении видов». Карл Маркс, живший тогда в лондонском изгнании, немало потешался над тем, как «Дарвин нашел во всей природе современное ему английское общество» (21). При всем уважении к труду Дарвина Маркс очень верно подметил, что Дарвин для описания своей эволюционной теории широко использовал понятия из общественных и экономических наук.
Знаменитый термин «борьба за существование» (struggle for life) принадлежит британскому экономисту Томасу Роберту Мальтусу. За несколько десятилетий до Дарвина этот ученый рассмотрел перспективы демографического развития человечества и пришел к весьма неутешительным выводам. Уже очень скоро, — пророчествовал он в 1821 году, — перенаселенная Земля не сможет прокормить человечество.
Развивающийся капитализм эпохи промышленной революции и зарождавшаяся теория эволюции с ее естественным отбором наиболее приспособленных видов прекрасно дополнили друг друга. Получилось, что у обоих этих явлений одна основа, из которой оба черпали свои аргументы. Разумеется, наблюдения и теории Дарвина неверны не потому, что опирались на определенные общественные представления викторианской эпохи. Плохо было то, что выражения и образы мыслей Дарвина были неверно поняты современниками, и это положение отчасти сохраняется и до сих пор.
