Все это показывает, насколько уязвимы сегодня любовные отношения — уязвимы, но все же возможны. Как пишет Ева Иллоуз, только высшие и благополучные средние слои общества могут жить по правилам романтических отношений, «ибо располагают необходимыми экономическими и культурными предпосылками; современная любовная практика определяется социальной идентичностью вообще и профессиональной идентичностью в частности. Это означает, что богатые люди имеют свободный доступ к утопическим устремлениям, хотя и не имеют устойчивых ценностных и отождествляющих чувств в романтической любви» (127).
Недостаток ценностных и отождествляющих чувств у нынешнего среднего класса не есть следствие чрезмерного эгоизма или разнузданной половой морали. В обществе спроса и предложения, несущем с собой, помимо возможности, еще и принуждение к индивидуализации, ценности прямо-таки взрываются. Не отсутствие ценностей, а их избыток привел сегодня к повсеместной утрате ориентиров. Очень легко заблудиться в густых зарослях между «истинным» чувством и продажным товаром, между романтикой богатства и романтикой сердечной склонности. Путешествие на Карибское море может быть романтичным и без партнера, но партнер без такого путешествия теперь уже не романтичен.
Ценностей у нас сегодня не меньше, чем прежде. Мало того, их стало больше. Мы томимся по счастью в любовных отношениях. Счастье без любовных отношений — точка схода. Отношения без любви — не решение проблемы. На фоне наших сегодняшних притязаний меркнут все самые смелые притязания прошлого. На токовище индивидов их особость значит больше, чем надежность. Каждый подчеркивающий индивидуальность жест повышает ценность желаемого партнера. Кто захочет готового, как из-под штампа, партнера, который ничем не выделяется из толпы? Как короли и голливудские звезды, более молодые из нас создают себе преимущества при выборе партнера, для нас, и еще раз для нас, красуясь перед другими.
Парадокс этой ситуации заключается в следующем: то, что мы ждем от любви, не сочетается с тем, чего мы хотим в любви. От любви мы хотим точки опоры и привязанности, а в любви — свободы и возбуждения. В наших мозгах мельтешат фантазии и беспрестанно сменяют друг друга реальность и вымысел.
Если смотреть на нас негативно, то можно сказать, что мы стали ненадежными, мы не можем рассчитывать ни на себя, ни на других. Ни один сценарий Штернберга не может однозначно определить, к чему мы привязаны, а тем более — привязаны надолго. С новым партнером мы подчас меняем свой собственный характер. Мы знаем клише — как свои, так и чужие. Индустрия товарной любви обыскала все закоулки нашей психики, оставив там массу романтических изделий — с помощью кино, телевидения и романтичных плиток шоколада. То, что мы считаем своими фантазиями, на деле не являются таковыми.
При позитивном взгляде можно сказать, что зато нас теперь трудно чем-либо шокировать. В сексуальности — по меньшей мере теоретически — для нас теперь не существует запретных тем. В конфликты полов мы теперь вступаем во всеоружии. Наши дети знакомятся с такими конфликтами по вечерним сериалам задолго до того, как сталкиваются с ними в реальной жизни. То, что раньше шокировало, удивляло, травмировало, сегодня стало привычной банальностью. Юный Гёте, разрыдавшийся от избытка чувств при виде Страсбургского кафедрального собора, показался бы просто ненормальным современным школьникам, лениво жующим жвачку. Психологическая мера вещей растет с привычкой. Философ Вальтер Беньямин, севший в начале 1920-х годов в новый берлинский трамвай, передвигавшийся со скоростью сорок километров в час, испытал такое головокружение, что едва не лишился рассудка (по его собственному признанию). Интересно было бы посмотреть на Беньямина, если бы он сел на какой-нибудь из современных ярмарочных аттракционов.
Романтическая любовь сегодня — это хорошо известная вещь в отличие от прошлых времен. Она уже не поражает и не ошеломляет нас, ибо мы знаем о ней задолго до того, как сами почувствуем ее приближение. Знаем мы и о коварных ловушках, в мгновение ока убивающих всякую романтику. Сопротивление чувству и осторожное отношение к повседневности часто с самого начала сопутствуют любви. Личные игры с истинами могут каждый раз быть новыми, но мы давно знаем их общие правила. Правда, ожидания и ожидания ожиданий разочаровывают нас так же, как и прежде, и боль, вызываемая этими разочарованиями, не становится меньше. Но само это разочарование уже не вызывает у нас никакого удивления. Достигая определенного возраста, мы хотим создать нуклеарную семью, но при этом никто всерьез не удивляется тому, что до сих пор ее не имеет.
