Чем ближе магазин, тем чаще мы останавливаемся, нерешительно переглядываемся, оттягиваем страшное время покупок. С собой взяли немного — двадцать «бумажек», остальное спрятали под матрас, Тайник, конечно, для дураков, при обыске не спасет, но на душе спокойней.
Первым посетили отдел промышленных товаров. Не ходить же всю зиму в хозяйкиных вещах!
К окошку кассы я подходил на подгибающихся ногах. По спине сбегали струйки пота. Любаша осталась у прилавка, упаковывая купленные полушубки и валенки. Паковать положено продавщице — по-моему, Люба просто трусила, ее удерживал у прилавка страх перед немолодой, суровой кассиршей.
— Триста восемьдесят, — протянул я деньги, будто вручил просьбу о помиловании. — Дешевые у вас вещи, — неловко пошутил для того, чтобы отвлечь женщину от разглядывания купюр. — В Москве подобная покупка обошлась бы намного дороже…
— Наши полушубки только называются полушубками, а на самом деле — обычные рабочие ватники, — без тени улыбки ответила кассирша, укладывая в ящичек кассы мои фальшивки. — Валенки — не привозные — пимокатная фабричка рядом…
О, святая наивность! Женщина не подумала разглядеть наши «деньги», не заподозрила обман, отсчитала сдачу. Не фальшивками — настоящими рублями. Для нас они дороже всего подматрасного капитала!… Эх, если бы получить такую же сдачу со всего фальшивого капитала!!
Чувствовал я себя прескверно. Чем я отличаюсь от вора? Тот ворует, грабит, я, по сути, тоже… Стоит ли клеймить позором Тихона и Владьку, когда честный сын каменщика стоит с ними рядом?
В продовольственном отделе повторилась та же картина. С одной разницей — я подошел к кассе более спокойно, руки не дрожали, на ногах держался устойчиво. Опыт — великое дело!
Набрали продуктов на три сотни. Получили сдачу. Значит, имеется приличная сумма настоящих денег!
— Все! — решительно поставила точку Любаша. — С фальшивками временно завязываем, переходим на тощий, но зато настоящий, подножный корм… Посмотрим, как отреагирует на подделки банк… Ох, Коленька, чует мое сердце — недолго нам резвиться, посадят!
Возвратившись «домой», мы закрылись в выделенной нам утлой комнате, половину площади которой занимала огромная кровать.
Любаша первая разделась и нырнула под одеяло. Я последовал её примеру. Никак не мог прийти в себя после перенесенного стресса.
— Как ведёт себя твой «хулиган»? Не пора ли поставить его в угол?
Аллегория легко расшифровывается. Хулиганом Любаша именует, полюбившийся ей мой «инструмент». «Угол» — её лоно. Соскучилась, подружка, по моим ласкам, но сказать прямо не решается.
— Давно пора наказать бездельника! — согласился я, попытавшись перевернуть Любашу на спину. — Пусть посидит в «углу» всю ночь, подумает о своих прегрешениях…
— Нет, милый наездник, так не пойдёт! — отвела женщина мои руки. — Ты на мне долго ездил, я не возражала, подчинялась. Теперь пришла моя очередь покататься на тебе.
Я не успел возразить или согласиться, как Любаша оказалась на мне. Поёрзала, выбирая более удобную позу, одной рукой опёрлась на мою грудь, второй ввела в себя окаменевшую мужскую плоть.
— Поехали? Только не галопом — медленной иноходью. Говорят, самый злейший враг преферанса — скатерть. В сексе — торопливость. Возьми на вооружение, бычок.
Она медленно присела, потом выпрямилась, опять присела. Я попытался ускорить движения — не получилось. Наездница не позволила.
— Ну, как, скакун, нравится?
— Самая настоящая пытка!
— Так и быть, постараюсь исправиться. Крепче держись за мои бёдра!
Любаша так запрыгала в «седле», с такой скоростью опускалась и поднималась, что не прошло и трёх минут, как мы вместе разорвали финишную ленточку.
— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросила она. — Удалось мне снять стресс, или прикажешь повторить «лечение»?
— Обязательно повторим, только — вечером. Сейчас давай отдохнём, поспим…
