А мне несколько раз снился другой сон. В этом сне я видел себя на лестнице её дома, я поднимался по ступенькам на самый верх и оказывался перед её дверью, она была открыта, а за дверью… ничего не было! Я видел в проёме двери голубое небо, как если бы дверь была в стене высокой башни. Я опускался на ступеньки и не знал, куда мне теперь идти.
Глаза Наташи были близко-близко, и я чувствовал на своих губах её дыхание с ароматом клубники. Нет, я никогда не рассказывал ей про свой сон.
Однажды мы вышли на просеку с высокой смотровой вышкой. На самом верху была большая площадка без перил. Довольные находкой, мы забрались по лестнице на самый верх!.. Под нами сосны кивали нам одобрительно своими верхушками, а за лесом синела полоса моря. Тёплый ветер пах морем, лесом и ещё чем-то летним, свежим от чего дышалось легко и глубоко. С этих пор смотровая вышка стала нашей маленькой планетой, только нашей и никого здесь кроме нас больше не было…
Спустившись с вышки, мы пробирались сквозь лесные заросли, поднимались на дюны и бежали к морю, на бегу сбрасывая одежду. Никого не было на пустынном берегу. Мы качались на волнах, Наташа обхватывала меня руками и ногами и впивалась солёными, губами в мои губы. Накупавшись, мы грелись на горячем песке в дюнах, жёсткая трава на вершинах дюн шелестела на ветру, ветер задувал на нас золотистый песок. Наташа чуть улыбалась, на губах её сверкали песчинки, она тихо произнесла:
Звуки жизни случайной меня
не тревожат. Жду. Я знаю, что ты
меня не покинешь. Ко мне подойдёшь.
Образ твой в молчании я сохраню.
Она прижалась лицом к моему лицу и судорожно обняла меня.
— А все-таки мы молодцы, мы умеем ждать! — сказала она. Как хорошо жить и чувствовать, что ты кому-то нужен, просто необходим, что кто-то постоянно думает о тебе, и что мне тоже есть о ком думать, о ком мечтать. Помнишь, как мы рисовали вместе? Всё казалось преодолимым, и не было ничего недоступного и работы получались неплохие, без тебя они у меня хуже. Но скоро, скоро мы будем вместе. Самое главное — ждать.
Я заглянул в мастерскую живописцев, крадучись, проскользнул между холстами, установленными на мольбертах, и увидел стоящую спиной ко мне Гунту. Она задумчиво разглядывала большую картину. Длинные пышные волосы на черной майке сияли, как золото. Тихо приблизившись, я звонко шлёпнул её по попе. Она некоторое время продолжала разглядывать картину, а потом медленно, словно очнувшись, оглянулась.
— А, это ты! — сказала она.
— Минутку, — опешил я, — что значит — а, это ты? А кто же ещё?
— Думаешь, нет желающих?
— Интересно!
— Какой ты собственник! Всё хочешь себе заграбастать. Я свободная девушка! Меня все могут шлёпать!
— Гунта…
— Ладно, шучу… Слушай, лучше выручи! Я в беде! — сказала она, глядя на меня с мольбой.
— Что случилось?
— Видишь эту картину? Она из академического фонда. Профессор принёс для образца… Я случайно столкнула её вниз прямо на палитру. Смотри, небо перемазано, а сейчас профессор придёт! Это же классика латышской живописи! Из музея! Меня убьют!
— Давай краски, запишем, никто и не увидит.
Гунта быстро достала палитру, краски и разбавитель.
— Ты пиши правую сторону, а я буду левую, — предложил я.
Мы стали быстро работать, подбирая тона и закрашивая повреждения на холсте.
Здесь я тоже могу делать? — спросил я, показывая на середину картины.
— Да… да…, дорогой, делай всё, что хочешь!..
— Гм. Что? Всё, что хочу?
— Да… да… быстрее, быстрее, только не останавливайся!
— Гунта, что за странные слова ты говоришь?
— Нормальные слова. О, как ты здорово это делаешь! Мне нравится, делай ещё!
— Ну вот, опять! Ты говоришь на каком-то эротическом языке.
— Это у тебя эротические мозги.
— Спасибо!
— Смешной! Да не сердись! Я прикалывалась! Ты создан для того, чтобы тебя разыгрывать… Люблю я это! Если я над тобой не прикололась, то день прошёл впустую!
— Злая ты! Ухожу я от тебя!
— Спасибо тебе! Ты меня спас! — сказала Гунта, улыбнувшись. — Беги, у тебя уже история искусств началась. Но вечером приходи! Ты всегда приходишь, когда меня нужно спасти!
Я побежал и столкнулся в дверях с профессором.
