– Это видно.
– И еще я люблю кукол, котят, жеребят и овечек. Когда моя кошка окотилась в последний раз и принесла целых восемь котят, я проплакала все утро. Это нехорошо, я знаю. Сегодня здесь никто, кроме меня, не плакал.
– Плакала Шарлотта.
– У нее для этого были причины.
Некоторое время они шли в молчании. Линдсей пыталась придумать какое-нибудь глубокомысленное замечание, но из этого ничего не вышло. На протяжении первых ста метров их совместного путешествия она ощущала себя онемевшей и умственно отсталой, а после этого – почувствовала счастливой: он сам подошел к ней и теперь находился рядом. К тому моменту, когда они достигли дома Фландерсов, Линдсей благодаря своему проклятому оптимизму уже пребывала на седьмом небе. Он здесь, со мной, думала она, наслаждаясь солнечным светом, прозрачным воздухом и запахом срезанной травы.
– Мне нравится твое платье, – как-то осторожно нарушил молчание Роуленд.
Линдсей остановилась как вкопанная, повернулась к Роуленду и уставилась на него изумленным взглядом.
– Что ты сказал?
– Твое платье… Просто я терпеть не могу навороченных платьев, а это мне нравится. Оно… – Роуленд умолк, пытаясь найти подходящее прилагательное. Линдсей оглядела свое светлое, закрывавшее колени хлопчатобумажное платье с высоким воротом и короткими рукавами.
– Обычное? – с улыбкой подсказала она. – Скромное? Элегантное? Сдержанное? Скучное? Как у матроны?
– По крайней мере, не как у матроны – это уж точно. Оно тебе идет. Ты в нем выглядишь… – Роуленд снова запнулся в поисках подходящего прилагательного. Линдсей видела, что он старается изо всех сил, и ее вдруг захлестнула волна признательности и нежности к этому человеку. С естественностью, которая удивила ее саму, она взяла его руку.
– Будет, Роуленд, я же вижу, как тяжело даются тебе комплименты. Лучше пойдем выпьем. Нас ждет шампанское и изумительный торт. Он – трехэтажный, а наверху – сахарная колыбелька с младенцем.
– Господи, какой чудесный день!
Линдсей подняла голову к небу. Роуленд молча наблюдал за ней. Затем он провел ее на лужайку. Тяготевший к торжественности Макс раскинул там огромный шатер, под навесом которого и должно было происходить торжественное поглощение шампанского. Оказавшись среди друзей, Линдсей наслаждалась происходящим, даже несмотря на то что вплоть до самого вечера возле ее локтя то и дело возникал Марков и загробным шепотом напоминал ей о необходимости выглядеть печальной.
– Боже мой, – зашипел он под вечер, когда празднество уже клонилось к концу, – ты должна выглядеть так, будто твое сердце разбито. Отойди куда-нибудь в сторонку, изобрази одиночество и глубокую задумчивость. Не спорь! И… налей мне еще этого чертова шампанского!
На сей раз Линдсей послушалась. С ее стороны это выглядело естественно, поскольку на протяжении всего торжества она ощущала на себе неотступное внимание Роуленда Макгуайра. В течение трех часов он бдительно следил за тем, чтобы ее тарелка была постоянно завалена пирожными и канапе, а бокал – наполнен. Роуленд заботился, чтобы Линдсей не оставалась в стороне от общей беседы или в одиночестве. В итоге она даже немного устала от этой опеки, впрочем, усталость эта была приятной. Линдсей ощущала в себе некую расслабленность, которая могла быть следствием как пристального внимания к ее особе, так и выпитого шампанского.
Отдалившись от пестрой толпы взрослых и детей, она ушла в дальний конец сада, где находился кривобокий летний домик, построенный Максом при помощи его сыновей. Полное отсутствие у них каких-либо строительных навыков вылилось в то, что теперь это сооружение перекосилось и было готово в любой момент рухнуть. Увитое диким виноградом, лозы которого накрепко переплелись с колючими ветвями розовых кустов, оно создавало в этом укромном уголке очаровательную атмосферу таинственности и романтичного запустения.
Линдсей села на стоявшую здесь шаткую скамейку и глубоко вдохнула воздух, напоенный ароматом цветов. Начинало смеркаться, очертания далеких холмов становились расплывчатыми. До ее слуха доносились звуки голосов, и Линдсей радовалась, что они так далеки и неразборчивы. Ей было приятно находиться одной.
