Перейдя на другую сторону канала, Джини оглянулась. Мать Аннеки закрывала окна ставнями – сумерки уже спускались на город. У Джини было такое чувство, будто она пересекла Рубикон. На секунду ее охватила физическая слабость: пережитое камнем навалилось на ее, налившиеся свинцом ноги отказывались идти. Однако уже в следующий момент на смену тяжести пришло совершенно иное ощущение. Какая-то головокружительная сила заставила ее воспрянуть, наполнила уверенностью. На душе вдруг стало светло и радостно.
То, что с нею произошло, имело, в общем-то, простое объяснение: Джини в полной мере ощутила себя женщиной. Сейчас ей подумалось, что она давно уже готовилась к этому великому обряду. Это началось еще в Сараево. Но кто бы мог подумать, что это таинство свершится именно здесь – в этом незнакомом городе, в прихожей респектабельного буржуазного дома, а роль жрицы будет исполнять женщина, которую она ни разу в жизни до этого не видела?
Так вот что такое быть матерью! Вот она, суть материнства с его уязвимостью и силой. Джини ощутила в себе новые мощные токи женской природы, о существовании которых раньше лишь смутно догадывалась. Она неожиданно почувствовала прилив благодарности к женщине, которая, потеряв ребенка, вместе с тем дала ей, Джини, нечто очень значительное. Что заключал в себе этот дар – любовь, вечную тревогу? Должно быть, и то, и другое. Придя к такому выводу, Джини ускорила шаг, направляясь к площади Лейдсеплейн, манящей к себе огнями рекламы и витринами кафе.
* * *
Найти кафе под вывеской «Рембрандт» не составило большого труда. В летние месяцы оно наверняка кишело студентами, голоногими туристами в шортах и прочими представителями всемирного молодежного братства. Теперь, в январе, зал кафе был почти пуст. За столиками чинно сидели несколько пожилых пар, с виду – все иностранцы. Должно быть, путешествующие пенсионеры, привлеченные зимними скидками.
Джини села за столик у окна, на самое видное место, и заказала себе кофе. Чтобы справиться с волнением, она попыталась заставить себя думать о работе. Отныне все, что бы она ни делала, обретало новый смысл. Ее работа превращалась в борьбу – ожесточенную, с четко определенной целью. И напоминанием об этой цели для нее всегда будет лицо Эрики ван дер Лейден, застывшее в скорби. Две совсем юные девушки нашли смерть, но она не позволит, чтобы Майна Лэндис стала третьей. Она не даст этому случиться. И это были не пустые слова. О нет, теперь Джини не была безоружна, она чувствовала, что действительно в силах предотвратить новое злодеяние, защитить беззащитную девочку.
Однако и ей самой нужна была помощь. Срочно требовалась новая нить. Если Фрике сейчас этой нити не даст, то поездка окажется, увы, не слишком результативной, хотя уже сейчас вряд ли можно было назвать ее бесполезной. Джини требовалось нечто вроде дорожного указателя, чтобы знать, каким путем идти дальше.
Джини уже встречалась с полицейским инспектором, который вел дело Аннеки. Он тоже говорил на прекрасном английском и горел желанием помочь. Однако девятимесячное расследование, судя по всему, не принесло практически никаких реальных результатов.
– Вашей полиции повезло больше, чем нам, – сетовал инспектор. – У нее есть хотя бы описание. Сказать по правде, я даже удивлен, что такой человек существует на самом деле. Поначалу я был уверен, что Аннека ван дер Лейден просто придумала это имя – Стар. От девчонок ее возраста можно ожидать чего угодно.
Значит, тупик. Накануне, прежде чем Роуленд вместе с Линдсей отбыл в Лондон, Джини завязала с ним в доме у Макса разговор, еще раз попытавшись добиться разрешения потолковать здесь со связным Агентства по борьбе с наркотиками. Она заранее ожидала категорического отказа, так все и случилось.
– Тогда назови мне хотя бы место, Роуленд, – умоляла она, выходя вместе с ним на подъездную дорожку. – Что это – кафе, бар? Ходит же этот голландский химик куда-то, где обычно ошивается его американский партнер.
– Даже не проси. Сколько раз можно объяснять? Я получаю информацию на том условии, что никоим образом не помешаю расследованию, которое уже несколько месяцев ведет управление.
