– Да.
– Жених вашей дочери, морской атташе Соединенных Штатов, капитан первого ранга Толли, просит разрешения на брак с вашей дочерью?
– Да.
– Так бегите к начальнику и подавайте заявление, чтобы разрешили отправить экстренное письмо.
– Но я не хочу давать разрешение на брак. Вот об этом я и хочу посоветоваться с вами.
Я был ошеломлен просто этими письмами, этими рассказами, этим поступком.
– Если я соглашусь на брак – я ее никогда больше не увижу. Она уедет с капитаном Толли.
– Слушайте, Исай Давыдович. Вам скоро семьдесят лет. Я считаю вас разумным человеком.
– Это просто чувство, я еще не раздумывал над этим. Ответ я пошлю завтра. Пора спать.
– Давайте лучше отпразднуем это событие завтра. Съедим кашу раньше супа. А суп – после каши. Еще можно пожарить хлеба. Подсушить сухари. Сварить хлеб в воде. А, Исай Давыдович?
Даже землетрясение не удержало бы меня от сна, от сна-забытья. Я закрыл глаза и забыл про капитана Толли.
На следующий день Рабинович написал письмо и бросил в почтовый ящик около вахты.
Скоро меня увезли на суд, судили и через год привезли снова в ту же самую спецзону. Шарфа у меня не было, да и старосты того не было. Я приехал – обыкновенный лагерный доходяга, человек-фитиль без особых примет. Но Исай Рабинович узнал меня и принес кусок хлеба. Исай Давыдович укрепился в хозчасти и научился не думать о завтрашнем дне. Выучил Рабиновича забой.
– Вы, кажется, были здесь, когда дочь моя выходила замуж?
– Был, как же.
– История эта имеет продолжение.
– Говорите.
– Капитан Толли женился на моей дочери – на этом, кажется, я остановился, – начал рассказывать Рабинович. Глаза его улыбались. – Прожил месяца три. Протанцевал три месяца, и капитан первого ранга Толли получил линкор в Тихом океане и выехал к месту своей новой службы. Дочери моей, жене капитана Толли, выезд не разрешили. Сталин смотрел на эти браки с иностранцами как на личное оскорбление, а в Наркоминделе шептали капитану Толли: поезжай один, погулял в Москве – и молодчик, что тебя связывает? Женись еще раз. Словом, вот окончательный ответ – женщина эта останется дома. Капитан Толли уехал, и год от него не было писем. А через год мою дочь послали на работу в Стокгольм, в шведское посольство.
– Разведчицей, что ли? На секретную работу?
Рабинович неодобрительно посмотрел на меня, осуждая мою болтливость.
– Не знаю, не знаю, на какую работу. В посольство. Моя дочь проработала там неделю. Прилетел самолет из Америки, и она улетела к мужу. Теперь буду ждать писем не из Москвы.
– А здешнее начальство?
– Здешние боятся, по таким вопросам не смеют иметь свое суждение. Приезжал московский следователь, меня допросил по этому делу. И уехал.
Счастье Исая Рабиновича на этом не кончилось. Превыше всяких чудес было чудо окончания срока в срок, день в день, без зачетов рабочих дней.
Организм бывшего страхового агента был настолько крепок, что Исай Рабинович проработал еще вольнонаемным на Колыме в должности фининспектора. На «материк» Рабиновича не пустили. Рабинович умер года за два до XX съезда партии.
1965
