– Девчонки у нас удались. Надо было только их и рожать. Кабы знать…
– Платон, я тебя прошу… – сердилась Татьяна.
– Один сын – и… не сын, а сто рублей убытку.
– У Лени все впереди, не везло ему пока, – оправдывала мать.
«Не повезло» Лене с его ленью и характером веселого гуляки и в Германии. Лариса, пользуясь своими связями, с большим трудом устроила «младшего братишку» помощником автомеханика в небольшом городке под Мюнхеном. Но уже через пару месяцев стало известно, что Леню попросили с работы за три тысячи дойчемарок… Домой он пока не возвращался, изредка писал, что «работает»… Где, кем – было неведомо.
В тот день Лобов подкатил к дому к полудню расстроенный тем, что не сумел найти какой-то запчасти к своей новой «Ниве», купленной вместо старой. Татьяна встретила его на пороге, внимательно выслушала и сказала:
– Чего горевать в праздник-то!
– Парижская коммуна, что ли? Так она вроде летом…
– Сорок лет сегодня, Платоша. Круглая дата.
– Чему сорок лет? – опять не понял Лобов.
– Да свадьбе нашей!
Лобов зачем-то посмотрел на часы, потом на Татьяну, опять на часы… Смутился, даже покраснел. И вдруг с нежностью обнял супругу:
– Фу ты! Забыл… – заглянул он в ее глаза. – А ты помнишь.
– Главное, дети помнят. К вечеру все будут.
В подтверждение этих слов открылась калитка, и появилась младшая восемнадцатилетняя дочка Лика, слезла с велосипеда, прислонила его к забору, подбежала к крыльцу, на котором стояли родители.
– Папочка, мамочка\ Я вас ужасно люблю! То есть поздравляю! – радостно затараторила Лика. – Желаю, чтобы вы вместе прожили еще столько же. И вот… вот мой подарок.
Она прижимала к себе картину в раме. Это выяснилось, когда Лика освободила ее от газет.
– До-о-оченька! Как красиво! Это кто же?
– Как кто? – смутилась та. – Вы что, не видите?
Платон взял картину в руки, стал рассматривать.
– Дочь, ты прямо придворный живописец, – воскликнул он. – Мать, это же принцесса Диана…
– Это же вы! – досадливо захныкала Лика. – Это вы сорок лет назад!
– Теперь вижу, что не Диана… – согласился Лобов. – Эта красавица в нашей деревне жила. Танюха Вересаева.
– Неужели я? – воскликнула Татьяна. – Не может быть…
– А что за красавец рядом с тобой?
– Ну, пап! Это ты – сорок лет назад.
– Я?.. Сказанула тоже, – то ли в шутку, то ли всерьез ответил Лобов.
– Я же по фотографии рисовала! Два месяца, разве непохоже?
– Похоже, доченька, – растрогалась до слез мама Таня. – Только странно, что мы такие были: молодые совсем, красивые.
– А ты и сейчас не хуже, Татьяна Лобова.
Все трое отправились на кухню – сколько вкусненького надо наготовить на вечер. Приехать обещали Лариса с Глебом и Жилкины вчетвером – Люба, Гриша и внуки Петр и Павел.
***
Вообще-то Жилкиных было теперь не четверо, а пятеро: Люба ждала ребенка, но об этом пока знал только Гриша. Перед самым отъездом из дома Люба вручила ему две сумки с продуктами, чтобы доставить в Бережки к семейному застолью.
– Любаш, ты что же в Тулу со своим самоваром намылилась, что за кульки? – удивился он.
– Я маме обещала. Папины любимые салаты.
– Эх ты, папина дочка, нашла, чем радовать – салатами! Будто не знаешь, чему он по-настоящему обрадуется. Скажи ты уже своему Платону Глебовичу, что он снова станет дедушкой. Новость-то как раз к празднику.
– Попозже, Гриш. Сглазить боюсь.
– Скоро видно станет, – обнял жену Гриша.
– Тогда и скажем. Сорок лет не самый лучший возраст для родов, знаешь ведь.
– У нас родится чудесная девочка, будет нам на старости помощница и отрада. Мужики, они что? Отрезанный ломоть!
***
В московской квартире Ларисы в это время шел другой разговор. Второкласснику Глебу в школе задали нарисовать генеалогическое древо семейства Лобовых – он ведь был Глеб Лобов! Лариса торопила сына – время ехать к бабушке с дедушкой, а Глеб не мог оторваться от своего творения – ветвистого дерева, нарисованного почему-то фиолетовым цветом, во весь лист ватмана.
– Вот смотри. Нам сказали принести фотографии родственников. Я уже наклеил. Здесь вот бабушка с дедушкой, это тетя Люба, дядя Гриша и Петя с Пашей, тут Лика и дядя Леня, видишь, в военной форме. А вот мы с тобой.
