«Боже, я не хочу снова потерять ее. Я не могу!»
Она прижалась к нему, и теперь все его мысли были поглощены ею, и этого было мало.
«Боже, для чего Ты опять делаешь это со мной? Неужели Ты даешь только для того, чтобы отнять?»
— Михаил, Михаил, — выдохнула она, и он почувствовал на ее щеках вкус своих слез.
— Я нужен тебе. — Он вглядывался в ее лицо, освещенное лунным светом. — Ты нуждаешься во мне. Скажи это, Фирца. Скажи.
«ОТПУСТИ ЕЕ, ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ». «Нет, Боже! Не проси этого у меня!» «ОТДАЙ ЕЕ МНЕ». «Нет!»
Они прижались друг к другу, ища утешения в сладком забвении. Но забвение не может длиться вечно.
Михаил все еще крепко обнимал ее, когда забвение прошло. Он попробовал ухватиться за эти мгновения, но теперь они вновь были двумя отдельными личностями. И у него не хватит сил вечно удерживать их вместе.
Она дрожала, и он не мог понять, от холода или от страсти. Он не спрашивал. Он укутал ее и себя в покрывало, кожей ощущая ее решимость, словно рваную рану.
Стало холодать, и пора было возвращаться. Одевшись в тишине, оба испытывали душевные мучения, тщательно их скрывая. Она снова подошла к нему, положив руки на его талию и прижимаясь к нему, словно ребенок, который ищет утешения.
Он прищурил глаза, борясь со страхом, который теперь переполнял его душу. «Я люблю ее, Господь, и не могу ее отдать».
«МИХАИЛ, ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ, НЕУЖЕЛИ ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ ОНА НАВСЕГДА ОСТАЛАСЬ ВИСЕТЬ НА СВОЕМ КРЕСТЕ?»
Дрожа, Михаил взглянул на нее. Когда она подняла на него глаза, он увидел в них что–то такое, от чего готов был разрыдаться. Она любила его. Она очень сильно его любила. И все же на ее освещенном лунным светом лице читалось что–то еще. Печаль, которая поселилась в ее душе, и от которой он не сможет ее избавить. Пустота, которую он никогда не сможет заполнить. Он вспомнил, с какой грустью и тоской она сказала в тот день, когда родился Вениамин: «Я так хочу быть цельной для тебя!» Он не сможет вернуть ей цельность.
Подняв ее на руки, он прижал ее к себе как ребенка. Она обняла его и поцеловала. Он закрыл глаза. «Боже, если я отдам Тебе ее сейчас, вернешь ли Ты ее мне хоть когда–нибудь?»
Ответа не было.
«Боже, пожалуйста!»
Мягкий ветерок шевелил траву вокруг, но ничто более не нарушало ночной покой.
На следующее утро Ангелочек проводила Михаила в конюшню и стояла рядом, пока он седлал лошадь. — Когда ты думаешь вернуться?
Он загадочно взглянул на нее. — Как только смогу. — Выводя лошадь из загона, он положил руки ей на плечи. Она улыбнулась. Он остановился, привлек ее к себе и поцеловал. Она поцеловала его в ответ, используя последние секунды, чтобы насладиться им. Когда пальцы Михаила больно сжались на ее плечах, она вздрогнула от неожиданности. — Я люблю тебя, — сказал он жестко. — Я всегда буду тебя любить.
Удивившись его горячности, она нежно прикоснулась к его лицу. — Береги себя.
— Ты тоже, — ответил он без улыбки. Вскочив на лошадь, он поехал прочь. Она смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду.
Она не собиралась уходить, оставив дом в беспорядке. Заправив кровать, она помыла посуду и убрала тарелки, вытряхнула коврик. Поставила в вазу свежие цветы, добавила дрова в камин, чтобы в доме было тепло, когда Михаил вернется.
Когда кто–то постучал в дверь, она подскочила от неожиданности. Это была Мириам.
— Зачем ты пришла? — вырвалось у Ангелочка. Мириам удивилась. — Ты не ждала меня?
— Нет.
— Что ж, это странно. Михаил заехал к нам по пути к Павлу и сказал, что сегодня подходящий день, чтобы навестить тебя.
Ангелочек отвернулась и подошла к своей сумке, которая открытой лежала на кровати. Быстро положив на дно одну из рубашек Михаила, она упаковала сверху свои вещи. Мириам молча наблюдала за ней.
— Михаил не говорил, что ты собираешься куда–то ехать.
— Он не знает. — Закрыв сумку, она подняла ее. — Я ухожу от него, Мириам.
— Что? — воскликнула Мириам, взглянув на нее так, словно у нее внезапно выросли рога. — Опять?
— На этот раз я ухожу навсегда.
— Но почему?
— Потому что я должна уйти. — Ангелочек в последний раз оглядела дом. Она была счастлива здесь, но это не значит, что она должна остаться. И она тихо вышла за дверь.
