Обойти, конечно, пришлось — не драться же, в самом деле, с официантом, но девушка успела скрыться за углом дома. Пройдя на рысях последние двести метров и подняв с карниза, судя по шуму крыльев, целую стаю голубей, Аркадий настиг беглянку у двери парадного. Он подбежал почти вплотную, когда девушка юркнула внутрь и, бросив «негодяй!» прямо в лицо преследователю, захлопнула дверь.
«Негодяй» — наивное слово, из лексикона гимназисток и курсисточек. Детским садом пахнет, институтом благородных девиц. В Израиле он по-другому называется, Бейт-Яаков, дом Якова. Кстати, какой тут номер дома, надо бы записать…
Он огляделся: скудно освещенная улица, струи желтого света из редко расставленных фонарей тонут в пыльном кустарнике. Сплошной ряд машин вдоль тротуаров, мусор на мостовой. Жалюзи на окнах полуприкрыты, негромко звучит музыка, блюз, тихая раскачка, с носка на пятку, с носка на пятку…
«Номер, куда же запропастился номер. Вот он, лампочка разбита, но разглядеть можно. Итак, фиксируем — адрес подпольной квартиры: улица Пророков Израилевых, дом…»
Дверь отворилась. Нет, растворилась, словно всосанная гигантским пылесосом, бесшумно включившимся в глубине парадного. Воздух слегка вздрогнул, и на пороге возникли двое: чернявые, с нестриженными бородами и большими кипами на головах.
Дальше смутно. Темные улицы, топот преследователей, горячий, утративший кислород воздух, собачье дерьмо, прилипшее к сандалиям. Остановился Аркадий только на Алленби, возле полицейского джипа. Прислонился к синему борту и прерывисто задышал, проклиная сигареты, сидячий образ жизни и религиозный сионизм.
— Сержант Замир, — представился полицейский, осторожно тормоша Аркадия. — Что случилось?
Аркадий оглянулся. На улице никого не было; после закрытия магазинов шумная Алленби затихала, словно больной ребенок, принявший лекарство. Религиозные исчезли, точно их никогда не существовало. С внезапно возникшим опасением Аркадий принялся вспоминать подробности: да, большие вязаные кипы, бороды — он и сам по молодости ходил с бородой, как запустил на третьем курсе, так и не расставался, до самого развода — белые рубашки навыпуск, демонстративно свисающие кисточки цицит.
— Вызвать «скорую», — двое полицейских совещались, внимательно рассматривая лицо Аркадия, — или отвезти в участок, пусть там разбираются.
— Нет, нет, спасибо, все в порядке, — он даже слегка поклонился, — уже прошло.
«Замир, все они за мир, патриоты хреновы. Твари копченые, кто ж у нас в полиции служит, как не эти, с дерева слезли и туда же, за мир, за мир».
— Авишай, — второй полицейский, по всей видимости, был старшим, в голосе Замира явно проскальзывало подобострастие, — на пьяного не похож, вкололся, видать, и бегает в поисках приключений.
— Сажай его в машину, повезем в участок, — нехотя отозвался Авишай.
Полицейский поправил фуражку и начальственно ухватил Аркадия за руку.
— Садись.
Из-под форменной фуражки выполз замусоленный краешек вязаной кипы.
«Игаль Замир», — прочитал Аркадий на блестящей металлической пластинке, прикрепленной на груди полицейского, и вздрогнул от ужаса.
«Вот они где, как обошли меня, как подгадали. А я-то хорош, защиту прибежал искать, поддержку. Сейчас помогут, поддержат…»
— Да не надо, — взмолился Аркадий, вырывая руку, — отпустите, я тут живу на соседней улице.
На соседней улице жила Берта, старая подружка Аркадия.
— На соседней улице, — недоверчиво переспросил полицейский, — сможешь добраться?
— Возле рынка, раз-два, и там, — настаивал Аркадий. — Да я с работы, умаялся за день, сплю на ходу.
Он вытащил удостоверение журналиста и помахал им, словно тысячедолларовым банкнотом. Денег таких ему сроду держать не приходилось, но помогли фильмы и богатое воображение.
Замир осторожно вытащил из пальцев Аркадия пластиковый квадратик и передал Авишаю.
— Действительно, журналист. Куда пишешь, в «Едиет» или «Маарив»?
— Да я в русской газете работаю, для эмигрантов, вы не читаете, — голос Аркадия слегка вибрировал, — мне еще номер сдавать, к двенадцати. Пустите отдохнуть, вздремнуть пару часов.
— Ну, иди, — Авишай вернул удостоверение и, утратив интерес, полез в машину.
