Посмотрев вниз, маркиз увидел, что девушка стиснула лежавшие на коленях руки так, что костяшки пальцев побелели от напряжения.
Теперь, рассказав так много, она боится, что маркиз вот-вот прогонит ее и не пожелает иметь с ней дела.
Маркиз расплатился за кофе и встал из-за стола.
— Не проводите ли вы меня к вашему дому? — попросил он. — Или лучше нанять гондолу?
Глаза девушки преобразились. Маркизу показалось, что в них засияло солнце.
— Вы… вы пойдете со мной? Правда пойдете?
— Не об этом ли вы просили меня?
Девушка вздохнула так глубоко, словно вздох шел из самой глубины ее души.
— Как вы добры! Как вы не похожи на человека, которого я ожидала увидеть!
Маркиз приподнял брови.
— А кого вы ожидали?
— Я думала, вы очень солидный и важный, и не станете связываться с… с семьей нищего художника…
— Но вы же знали, что я интересуюсь живописью.
Девушка помолчала, но, догадавшись, что от нее ждут ответа, произнесла дрожащим голоском:
— Искусство значит разные вещи… для разных людей.
— Я вас очень хорошо понимаю, — заметил маркиз, — и поскольку я всецело с вами согласен, мне очень любопытно было бы взглянуть на картины вашего отца.
С этими словами он вышел из кафе и направился к площади Сан Марко. Девушка шла рядом, и он удивился своей проницательности, ибо ни минуты не сомневался, что Люсия живет в стороне, противоположной той, откуда он пришел.
Они шли через площадь. Голуби кружили, и маркизу казалось, будто птицы указывают ему путь. И хотя разум твердил, что это невозможно, маркиз чувствовал — он стоит на пороге чудесных открытий.
Маркиз и Люсия прошли по узкой улочке, начинавшейся сразу за площадью, а потом попали в совсем уж крохотный переулок, по сторонам которого высились большие, но грязные и запущенные дома.
Именно этого маркиз и ожидал.
Вдруг он подумал, что, если кто-нибудь задумал устроить ему здесь ловушку, оглушить и ограбить, винить в этом придется только себя самого.
Люсия вошла в высокую двойную дверь старинного дома, построенного не один век назад и некогда принадлежавшего, как догадался маркиз, какому-то дворянину.
За дверью начиналась каменная винтовая лестница с выщербленными истертыми ступенями. Подъем длился бесконечно, и маркиз в очередной раз похвалил себя, ведь он всегда держался в хорошей форме.
Он заметил, что подъем по высокой, крутой лестнице ничуть не утомляет Люсию. Молча, виток за витком, они поднимались и наконец достигли самой верхней площадки. Маркиз выглянул в маленькое окошечко и поразился открывшимся из него великолепным видом на город.
Люсия отворила низкую дверь, и Маркиз понял, что находится на чердаке здания, бывшего когда-то дворцом.
Чуть пригнувшись, он вошел.
Они оказались в большой мансарде, которую художник облюбовал из-за прекрасного дневного освещения.
Глаза маркиза задержались на дальнем конце комнаты, где стояла низкая кровать. На кровати лежал человек.
Чуть вскрикнув, Люсия подбежала к кровати и упала на колени подле отца. Маркиз услышал:
— Папенька! Папенька! Проснитесь! Я привела к вам маркиза Винчкомба!
Ответ последовал не сразу, и маркиз уже забеспокоился, вдруг отец Люсии все-гаки умер.
Подойдя к кровати, маркиз увидел на ней человека некогда весьма привлекательного, но сейчас изнуренного болезнью и голодом. И все же широкий лоб мужчины, откинутые назад седеющие волосы и белая кожа выдавали в нем англичанина, настоящего джентльмена.
Маркиз и Люсия ждали. Бернар Бомон открыл сильно запавшие глаза, под которыми боль и лишения заложили глубокие тени.
Однако бледные губы сложились в слабую улыбку, и он тихо произнес:
— Это… весьма… великодушно… ваша светлость…
— Я сожалею о вашей болезни, — сказал маркиз, — но ваша дочь сказала мне, что у вас есть картины на продажу.
— Надеюсь… там еще… осталось… несколько штук.
Бернар Бомон закрыл глаза, словно разговор уже утомил его. Люсия встала с колен.
— Он очень слаб, — негромко пояснила она маркизу, — но я рада, что он узнал вас.
Она отошла от постели, и маркиз оглядел мансарду.
Она была пуста, если не считать мольберта, простого деревянного стола в центре комнаты и двух стульев, скрепленных бечевкой.
