– Что ты?.. – вскрикнул с изумлением священник. – Статочное ли дело такой вздор молоть! Промах только сделали, что не всенародно окрестили, да и манифеста о крещении его не издали…
– Да говорят еще, – вмешался Аргамаков, – что этот проклятый немец – как бишь его? Граф Линар, что ли? – над правительницей власть забрал такую…
– Что пустяки городишь!.. – топнув ногой, крикнул Ханыков. – Злодеи тот слух пускают, а подобия тому никакого нет, а если б что случилось, то пора нам, христолюбивому воинству, постоять против чужих за родную землю и за народ православный.
Расставшись со священником, Ханыков, Аргамаков и Акинфиев отправились домой. Только что прошли они через Неву, как услышали вдалеке барабанный бой.
– Что это, братцы, никак тревога. Уж не случилась ли какая беда? – сказал один из них.
– Какой быть беде?.. – возразил Ханыков. – Бьют сбор, должно быть, какой-нибудь указ всенародно объявляют. А если бы что недоброе вышло, то и мы против него пригодиться можем… Пойдемте, поживее…
Ханыков не ошибся, высказав догадку, что, вероятно, барабанным боем созывают народ для слушания какого-нибудь всенародно объявляемого указа. Когда он и его товарищи перешли на другую сторону Невы, то увидели на перекрестке толпу, посреди которой стоял сенатский чиновник с бумагой в руках.
– «По указу императорского величества», – начал он громким голосом, оглядев по сторонам, все ли сняли шапки.
Офицеры пробрались сквозь толпу и остановились вблизи чиновника, читавшего указ. В указе этом объявлялось всем верноподданным, что фельдмаршал, граф Миних, по преклонным летам и болезни, согласно его прошению, увольняется от должности первого министра, президента военной коллегии, директора шляхетного кадетского корпуса, от звания подполковника Преображенского полка и пр. и пр.
– Вот тебе и раз!.. – крикнул Аргамаков.
– Нечего тут удивляться, – перебил Ханыков, – давно уже ходили слухи, что фельдмаршал в отставку просится, только правительница не соглашалась на это, а он еще более артачился. Не становиться же ей перед ним на колени.
– Так-то так, да только поверь мне, братец, что все это натворил тот проклятый красавец, что теперь в такой чести у правительницы и над нею, как говорят знающие люди, такую власть забрал, какую имел Биронишка над… – с уверенностью промолвил Акинфиев.
– Ты как зарядил, так все одно и то же толкуешь, – сердито крикнул Ханыков, – что тебе дался Линар?.. Да и не таковская правительница, чтобы заводить с кем-нибудь любовные шашни.
– Не о них и речь идет, мой голубчик, – возразил Акинфиев, – не из одного только этого все делается. Боже меня сохрани оговаривать великую княгиню, а просто этот немец умом и хитростью к ней подделался и осилил ее. Все сказывают, что он такой ловкий парень, что всякому в душу влезет, а она, известно, все-таки бабий ум.
– Вот поди, толкуй с ним, – с досадой пробормотал Ханыков, – фельдмаршал просто-напросто всем своей непомерной гордостью надоел. Больно уж много себя славил, за то теперь и другие с барабанным боем его славят.
Гвардейцы замолчали.
«А ведь неладно, что правительница уволила фельдмаршала, – думал Ханыков, идя с опущенною вниз головой. – Он – человек смелый, решительный, Бог знает, какого вреда наделать ей может; недаром же говорят, что он все к цесаревне Елизавете Петровне льнет. Ну, как что-нибудь устроит?.. Да и, кроме того, теперь все затараторят, что если уж она к Миниху неблагодарной оказалась, то, значит, ей и не стоит усердно служить; стало быть, ни во что никакие заслуги не ставит… Плохо».
– Прощай, брат! – сказал Акинфиев, – я с Аргамаковым поверну направо.
Слова эти вывели Ханыкова из задумчивости.
– А что, господа, кажись, сегодня никакого наряда нам нет? Так не придете ли вечерком ко мне? Потолкуем кое о чем.
– Спасибо, придем, если что-нибудь паче чаяния не задержит, – отвечали гвардейцы.
Сошедшиеся под вечер к Ханыкову его товарищи успели пособрать в городе разные вести. Они рассказывали теперь один другому, что принц Антон и Остерман не хотели удовольствоваться отставкой Миниха, но думали запрятать его в Сибирь, и что только правительница не пожелала так распорядиться, потому в особенности, что за Миниха сильно заступилась ее любимица, фрейлина Менгден. Гвардейцы толковали и об отданном в тот день приказе насчет усиления в Зимнем дворце караула и насчет ходьбы патрулей по городу и днем, и ночью, объясняя такой приказ опасением правительницы, чтобы Миних не накудесил что-нибудь. Говорили они и о том, что за фельдмаршалом зорко и постоянно следят шпионы, тайно приставленные к нему принцем Антоном, и что в случае, если окажется, что он бывает у цесаревны, то его приказано взять живого или мертвого. Акинфиев сообщил между прочим дошедший до него дворцовый слух, что правительница и ее муж боятся теперь ночевать в своей спальне и что они каждую ночь будут менять комнату из боязни, чтобы к ним не пробрался тайком Миних и не схватил бы их, как схватил он бывшего регента.
