Скамейка в больничном саду. На скамье, освещенный лучом, сидит Долин. На нем длинный серый халат. Он спит. Справа в луче появляется Катя, слева выходит Доктор. Загородив Долина, громко и длинно свистит. Его свист как бы рождает другой свист – свист работающего телевизора. Услышав его, Доктор прекращает свистеть. Дальнейшее происходит в преувеличенно-мелодраматическом тоне.
Доктор (Кате). А вы все ходите, ходите.
Катя. Я жду. Я жду его.
Доктор. Он не придет.
Катя. Он не хочет меня видеть?
Долин (подняв голову). Доктор, я хочу ее видеть!
Доктор (Долину). В этом не вижу смысла я.
Катя. Вы меня не пустите?
Долин. Катенька, он не имеет права!
Доктор. Что вы ему скажете?
Катя. Я не знаю.
Долин. Катя, скажи, что это не его дело. Мы будем очень долго говорить! Правда, Катя?
Доктор. Увидите из-за решетки сада, когда он выйдет на прогулку.
Катя. Я боюсь.
Долин. Я тоже боюсь! Забери меня, Катенька.
Доктор. Чего вы боитесь?
Катя. Я боюсь увидеть его по ту сторону решетки.
Долин. Мы оба боимся. Зачем вы нас мучаете, доктор?
Доктор. Никто не собирается держать его здесь вечность.
Катя. Прошу вас, пустите меня к нему.
Долин. Видите! Она любит меня! Разве вы не видите?!
Доктор. Я понимаю, когда влюбляются в героев, я понимаю, когда влюбляются в молодых красивых жеребцов; я могу понять любовь к старику, задурившему такую девушку, как вы, ложным равенством сверстника; я даже готов поверить в любовь к черту – здесь тайна может завлечь, – но я не понимаю любви к уроду. К уроду, который не способен ни летать, ни ползать.
Катя. Он очень болен?
Доктор (отдышавшись). Мы его отпустим.
Катя. Значит, он здоров?
Доктор. Здоровых мы лечим.
Катя. Я ничего не понимаю.
Доктор. Вы хотите его видеть?
Катя. Да.
Доктор. Зачем?
Катя. Я сделала ему больно.
Доктор. Именно это привело вас к нему?
Катя. Не только.
Доктор. Что же еще?
Катя. Не знаю.
Доктор. Любовь?
Катя молчит.
Сострадание? Совесть?
Катя. Я не знаю.
Доктор (патетически). Родившийся лишь для того, чтобы съесть свой кусок хлеба, утешить свое тщеславие и с разжиревшим мозгом вылакать как можно больше водки, дабы не жалеть за гробом о недопитом (вдруг тихо и просто), достоин такого равенства?
Катя (тоже тихо и просто). Вы не должны так говорить о человеке.
Доктор, пожав плечами, исчезает.
Катя. Почему ты не бреешься?
Долин молчит.
Ты, наверное, хочешь курить? Хотела по дороге купить и забыла.
Долин. Ничего.
Катя. В халате смешной.
Долин. Да.
Катя. Что тебе принести? Вас хорошо кормят?
Долин. Ничего.
Катя. Не улыбайся так.
Долин. Да.
Пауза.
Катя, Долин (вместе). Ты…
Катя. Что?
Долин. Ты молодец, что пришла… Ты… Я Бога молил, чтобы ты пришла. Они меня здесь замотали. Каждый день доктор вызывает, все спрашивает.
Катя. Я его видела.
Долин. О-о. У него и как родился вспомнишь. Потом пилюли, уколы… Как-то устал… Ты молодец, что пришла. Я Бога молил… Несуразно тогда получилось. Я страшно по тебе тосковал. Страшно. (Со слезами на глазах.) Это у меня все от болезни, наверное, Катя. Да? Или нет, как-то еще хуже. (Тихо плачет.) Я страшно по тебе тосковал.
Катя (тоже тихо плачет). Я ведь пришла.
Долин. Я страшно по тебе тосковал.
Катя. Да что ж мы плачем-то? (Улыбнувшись.) Пока никто не видит. Андрюшенька, миленький мой, успокойся.
Долин. Как странно, как это… я, в самом деле, как ребенок.
Катя. Тебе надо отдохнуть…
Долин. Катенька, что творится?
Катя. Дай мне руку. Успокойся. Знаешь, что я решила?
Долин. Вот опять. Ты что-то решаешь, все кругом что-то решают, а…
Из глубины сцены раздался крик: «Долин!». Все быстро погружается в темноту, и тут же сцена заливается ярким солнечным светом летнего утра. На скамье сидит один Долин, сзади подходит Доктор.
