Между тем, миновала короткая весна и жаркое, изнуряющее лето, которые очень тяжело переносятся, особенно при постоянно напряженной работе. И совершенно очевидно, при такой неудаче, которая у меня была.
Со мной произошел несчастный случай, несколько месяцев после которого я лежал в больнице. Однако теперь уже все в порядке, и я снова работаю по-прежнему...
Ты ни разу не писала, получила ли мои подарки. Вообще уже скоро год, как я от тебя ничего не слыхал.
Что ты делаешь? Где теперь работаешь?
Возможно, ты теперь уже крупный директор, который наймет меня к себе на фабрику, в крайнем случае мальчиком-рассыльным? Ну ладно, уж там посмотрим.
Будь здорова, дорогая Катя, самые наилучшие сердечные пожелания".
Полковник: Тоскует Рихард, Катюша. По себе знаю - это не просто ностальгия по дому, не просто тоска по тебе. Это все вместе, возведенное в десятую степень одиночеством. Ледяное, смертельное одиночество. Профессиональная болезнь разведчика. Ты один-одинешенек среди сотен, тысяч людей.
Катя: Ты друг Рихарда, Коля. Объясни, почему уже второй раз он пишет, что давно от меня не получал весточки. Я же пишу ему регулярно.
Полковник: Может, с курьерами что-то случилось.
Катя: Допустим. Тогда объясни другое: почему Берзин не поздравил меня в прошлом месяце с днем рождения? Впервые за все годы.
Полковник: "Старик" - очень занятой человек.
Катя: При всей его занятости он в прошлом году за тем самым столом, за которым сидишь сейчас ты, распевал со мной "Широка страна моя родная" и пил коньяк за здоровье доблестного Рамзая.
Полковник (отведя глаза в сторону): Говорили, он вроде бы собирался в длительную командировку.
Катя: Командировка? У меня соседа снизу и соседа напротив увезли прошлой ночью охранники НКВД. Ты такую командировку имеешь в виду?
Полковник (после долгой паузы): Я тебе, Катерина, одно скажу: Хорошо, что Рихард именно сейчас там, далеко. И, несмотря ни на какую тоску, ностальгию, одиночество, именно сейчас ему лучше не возвращаться... И тебе, тебе лучше было бы быть сейчас там, с ним.
Катя (мрачно, прислонившись лбом к стеклу окна): Если захотят достанут и там, где угодно, хоть на краю света... Я знаю, Ика - верный сын Родины. И я его верная жена. Я готова разделить его участь, какой бы она ни была.
Сцена шестая
Резиденция германского посла в Токио Эйгена Отта. Поздний завтрак. За столом посол, его жена, Зорге, начальник гестапо полковник Мейзингер.
Зорге: Я только что из агентства Домей Цусин. Наши войска форсировали реку Маас и вышли в центральную часть Бельгии. Великолепные темпы! Еще чуть-чуть и Бельгия капитулирует.
Отт: Лягушатники привязаны к линии Мажино, экспедиционная армия островитян в Бельгии подставлена под удар с тыла. Уверен - долго союзнички не продержатся. Европа ляжет к ногам фюрера. И настанет черед большевистской России.
Мейзингер: Вот уж где наши ребята повеселятся вволю!
Фрау Отт: Вы, господин полковник, я слышала, отважно сражались в Варшаве. Этот "железный крест", позвольте полюбопытствовать, вы получили за что?
Мейзингер: За ликвидацию вражеской шпионской сети, действовавшей у нас под самым носом, в Берлине. Правда, раскрывали другие, а я ловил и... (он хлопает по кобуре своего пистолета). А в Варшаве... там я приказал расстрелять две тысячи евреев и заодно триста заложников-поляков. (Усмехнувшись). Насчет жидов естественно и вопросов не возникало. Их ликвидировали в гетто. А заложников содержали в комендатуре, когда случилась какая-то комиссия Международного Красного Креста. Ночью поляков мои молодцы шлепнули, а на следующий день проверка - по спискам. Рейхсфюрер вызвал, сказал: "Молодец, Мейзингер. Но для отвода глаз международной общественности мы тебя вынуждены наказать. Отправим тебя в почетную ссылку - в наше посольство в Японии. Выкорчевывай крамолу в немецкой колонии в Токио". А? Ха-ха-ха! (Вновь хлопает по кобуре).
Зорге: На таких героях, как вы, дорогой полковник, держится Третий Рейх. Хочу вам доложить, господа, с сегодняшней диппочтой я получил письмо из Берлина. Вот (достает из пакета с гербом лист верже, показывает) печать главной партийной канцелярии, подпись самого Мартина Бормана.