Тори вспомнила, как отчаянно ей хотелось в тот день, на похоронах Роджера, сказать или сделать что-то такое, что бы выбило Винса из колеи. Хотелось задеть его побольнее... Но, как теперь выясняется, пострадавшая сторона она, а не Винс...
Наконец Тори заставила себя встать с кресла. Она подошла к телефону, сняла трубку и набрала номер с визитной карточки, которую достала из сумочки.
Погруженная в свои мысли, Тори даже не слышала, как подъехала машина. И не заметила даже, как подошел Винс, пока он не окликнул ее:
— Виктория!
Тори вздрогнула от неожиданности. Не оборачиваясь, она затаила дыхание. Виктория! Он назвал ее так в первый раз с того самого промозглого мартовского дня, когда они встретились на этом самом месте, у могилы Роджера.
— Уходи, — глухо проговорила она.
— Виктория, посмотри на меня.
В его голосе слышалась все та же властность. Но Тори так и не узнала, подчинится она или нет его магнетической силе, потому что Винс не дал ей возможности это выяснить. Он взял ее за плечи и развернул лицом к себе. Ее глаза покраснели и распухли, слезы текли по щекам в три ручья.
— Роджер любил мою мать, — прошептала Тори. Она уже не думала о гордости или холодном достоинстве. Ей было все равно. Пусть Винс видит, какая она слабая и уязвимая. — Я его ненавидела за то, что он сделал с Джилл. А он любил ее. Писал ей, просил прощения, умолял, чтобы она вернулась домой... А она отослала письмо обратно.
Оно было в той пачке, вместе с другими письмами. Невскрытый конверт, надписанный знакомым почерком. Почерком ее матери. Вернуть отправителю.
— А ты как думала? — сказал Винс с мягким упреком. — Джилл же была его дочерью. Единственной дочерью.
Он на мгновение оторвал взгляд от ее лица и посмотрел на алую розу, которую Тори положила на могильную плиту. Но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы развеять чары. Тори тряхнула головой и озадаченно взглянула на Винса.
— Как ты узнал, что я здесь?
— Карточка с телефоном таксопарка. Ты забыла ее на тумбочке. Я позвонил и спросил, куда заказывали машину.
Тори нахмурилась.
— Ты знал про письма?
— Про переписку твоих матери и отца? — Винс кивнул.
— Они любили друг друга, — всхлипнула Тори. — По-настоящему.
— Да.
— Ты их читал? — Она посмотрела ему в глаза, но лицо его оставалось непроницаемым.
Он покачал головой.
— Я подумал, что мне их читать не стоит. Что я не имею права. Роджер уже давно нашел их в шкафу, под сломанной нижней полкой.
— Мама мне про них говорила, и я хотела взять их себе, сохранить на память о маме и об отце. Что бы ты там ни думал, но письма — единственная причина, по которой я осталась здесь, а не уехала сразу, когда узнала, что дедушка умер. Знаю, ты мне не поверишь, но мне хотелось увидеть его еще раз. Я действительно получила твое письмо очень поздно. Иначе бы не приехала. Теперь, когда дедушки больше нет, эти письма — единственное, что осталось от моей семьи... — Голос Тори дрожал, но не только от слез. — Я так боялась, что ты их нашел... и выбросил.
— А почему ты у меня не спросила?
Почему? Потому что все это время считала его человеком бессердечным. Боялась, что если заикнется о письмах, он просто рассмеется над ее глупой сентиментальностью. Но сейчас она уже не была в этом уверена...
— Роджер действительно сожалел о том, что разлучил их, что расстроил свадьбу. Он хотел, чтобы Джилл знала, что он осознал свою неправоту. Просил у нее прощения... — снова всхлипнула Тори, решив не отвечать на последний вопрос Винса. Когда она подняла глаза, в ее взгляде читалось мучительное сожаление о собственных заблуждениях. — А почему, как ты думаешь, он положил свое письмо в ту пачку? Надеялся, что кто-то, может быть я, найдет его и прочтет?
Винс поджал губы.
— Возможно. Но первый удар с ним случился через несколько дней после того, как его письмо к Джилл вернулось обратно.
Его тон не оставил ни малейших сомнений: в том, что у Роджера был удар, Винс обвинял только Джилл. Ненависть к двоюродной сестре пылала в его глазах, быть может, сильнее чем когда бы то ни было. Тори невольно поежилась. В конце концов, Джилл была ее мать.
