Каким-то чудом все уладится в конце концов.
Успокоившись, она ложилась в постель и засыпала. А утром снова охватывало беспокойство, и Идона понимала — ничто самой собой не уладится.
Глупо на это надеяться, ей следует самой позаботиться о своем будущем.
«Но как?» — спрашивала она себя в большой спальне, той самой, где в давние времена принц Чарльз после казни отца Чарльза I прятался от войск Кромвеля.
Но ни тени предков, ни призраки старинного дома не помогали девушке, и, носясь по полям верхом на Меркурии, которого она считала своей собственностью, она думала: не лучше ли ей вообще куда-нибудь убежать?
Но Идона не была уверена, что это достойный выход из положения, что где-то вдали ей будет легче и проще. Кроме того, не может же она бросить на произвол судьбы Эдама с женой, конюха Нэда, престарелых арендаторов и их покрытые соломой дома, не поборовшись за них!
А вдруг маркиз захочет всех выгнать и поселить там своих людей? И в доме тоже?
От этой мысли Идона ужасно разволновалась и принялась все чистить и убирать, чтобы в случае приезда маркиз не мог сказать, что за домом не следили как подобает.
В лицо дул ветерок, солнце слепило глаза, и она подумала, что хорошо бы умчаться за горизонт и больше никогда не возвращаться.
По крайней мере тогда не надо будет ни о чем беспокоиться или страшиться человека, которому по закону она теперь принадлежит.
«Не верю, это не может быть правдой!» — повторяла она снова и снова.
Но невозможно было заподозрить мистера Лоусона в обмане и уж по крайней мере насчет того, что карточный проигрыш отца является долгом чести, от которого ни один настоящий джентльмен не станет отказываться. Размышляя над своей жизнью, она не заметила, что едет в сторону леса, столь любимого, но в котором она так редко бывала.
Этот огромный лес, который перерезала дорога, называли « охотничьим ».
Именно про «охотничий» лес говорил отец с наступлением сезона охоты на лису:
«Может, в другом лесу мы ничего не найдем, но в этом одну-другую — наверняка».
Идона любила весенний лес, когда на полянках появляются первые цветы: анемоны, примулы, колокольчики.
Скоро лес оживет, прилетят птицы; рыжие белки, затаившись в гуще листвы, станут наблюдать, как она проезжает под деревьями.
Думая об «охотничьем» лесе, Идона доехала до дороги и впереди под деревьями увидела четырех лошадей.
Она растерянно смотрела, размышляя, чьи они и почему здесь. Впрочем, лесничего у них нет, никто лес давно не охраняет.
Две лошади были привязаны к упавшему дереву, а две другие спокойно щипали траву, явно не собираясь никуда убегать.
Идона перебирала в уме возможные варианты, но ни один не годился.
Для браконьеров — очень рано. Но даже если это и они (а такое случалось, ведь отец не мог позволить себе держать лесничих), то это местные, и они бы пришли пешком.
Потом Идона подумала: может, они из других частей графства и приехали расставить силки на птиц или на кроликов?
«Но кто бы они ни были и что бы они ни делали, я должна их выдворить. Сейчас не время для охоты, и, узнай об этом папа, он бы рассердился».
Идона повернула в чащу леса, спешилась, привязала Меркурия к дереву. Но она не хотела, чтобы незнакомцы увидели ее прежде, чем она выяснит, кто они такие. Вот поэтому она тщательно спрятала лошадь за кустами рододендронов.
Идона вошла в лес и по тропинке, идущей параллельно дороге между деревьями, направилась к лошадям.
Вокруг тишина, нигде никого.
Она прошла довольно много и уже подумала, что наездники уехали, пока она привязывала Меркурия.
Но тут же услышала голос и остановилась.
Мужской голос доносился от самой дороги.
Идона прислушалась и уловила еще один, тоже мужской. Он отвечал первому.
Она осторожно, стараясь не шуметь, продвигалась вперед, ибо внутренний голос подсказал ей, что эти люди не должны ее заметить.
Прячась за кустами и толстыми стволами деревьев, Идона сделала еще несколько шагов и снова услышала голоса, но как будто вдали.
Осторожно выглянув из зарослей, увидела пыльную дорогу, над которой, словно образуя тоннель, сплелись ветки деревьев.
Идона услышала грубый мужской голос:
