Молодая сотрудница жалуется подруге: муж два месяца в море, ни разу не позвонил, наверно, со связью проблемы.
Хотел сказать, что теперь можно звонить из любой точки Мирового океана во всякое время суток. Вовремя язык прикусил — зачем вмешиваться в личную жизнь, пускай сами разбираются. Взял сигарету, вышел на крыльцо.
Вспомнилось…
Апрель 1979 года. Душная тропическая ночь в Филиппинском море. Старпом, по-видимому, дремлет, уткнувшись лицом в мягкий светоотражатель локатора. Судно идёт на «авторулевом», а я, вахтенный матрос, то и дело поглядываю то на часы, то на восточный край чёрного звёздного неба — скоро ли рассвет? Измотало меня это ожидание.
Наконец, вахта закончилась. Не заходя в столовую, где остывает мой завтрак, сразу иду в радиорубку. Перед дверью, робея, задерживаюсь: пожилой угрюмый начальник радиостанции меня не жалует, да и «достал» я его уже. На судне я недавно, с экипажем ещё не сжился. Но моряки — народ контактный. Стучусь, заглядываю в дверь.
— Тебе ничего нет, — говорит мрачный начальник радиостанции.
— Слушай, Сергич, войди в положение, — начинаю я, просачиваясь в каюту, — она уже четыре дня, как родить должна. А телеграммы всё нет. Ну, сделай что-нибудь, ты же радист.
Сергеич тяжело поднимается, открывает сейф, достаёт бутылку и стопки.
— Садись.
Это совершенно неожиданно, но теперь есть надежда на продолжение разговора. Присаживаюсь на прикрученную к палубе «банку».
— Давно женат? Это у тебя первый ребёнок?
— Что? — я теряюсь, вопрос для меня неожиданный.
— Ребёнок у тебя первый должен родиться?
Киваю — да.
— Салага. У женщин там знаешь сколько «заморочек» бывает! Роды могут задержаться, да всё что угодно. Жди. Придёт радиограмма — сразу вызову по громкой. Пей!
Спирт обжигает пищевод, но придаёт наглости.
— Сергеич, она у меня здоровая, ничего с ней не может случиться. Тут что-то со связью. А ты в роддом позвонить не можешь? Ну помоги, Сергеич!
— Вот, слушай меня, — говорит Сергеич, и наливает ещё по глотку. — Связь у меня в определённое время и только по делу. На городскую телефонную сеть я при всём желании не могу выйти. И вообще, частные переговоры категорически запрещены — лишусь визы и диплома. Понял? Давай, за твою!
Пью обречённо, запиваю из графина.
— Всё, иди, — говорит угрюмый Сергеич. — Придёшь после ноля. На «базе» корефан мой дежурить будет. Попробуем.
Не помню, как прожил этот день. Конечно, не спал, метался по судну в каком-то возбужденном предчувствии… Ровно в двадцать четыре ноль-ноль прибыл в радиорубку.
Сергеич выставил на стол банку растворимого кофе — дефицит по тем временам, включил кофеварку.
— Хозяйничай.
Сам уселся у радиостанции, покрутил ручки настройки, запиликал электронным ключом. Я вслушивался в треск динамика, ловил морзянку, но, хоть и служил в армии радистом, такую скорость передачи не воспринимал.
— Номер телефона роддома? — обернулся ко мне Сергеич.
Я растерянно пожал плечами. Сергеич опять затарахтел ключом.
— Роддом какой?
— Не знаю…
Сергеич выругался и снова погрузился в какофонию эфира.
«Переговоры» продолжались довольно долго. Наконец, Сергеич оставил ключ в покое, подсел к столу.
— Всё, теперь ждать будем.
Мы пили кофе три с половиной часа. Я потерял всякое терпение. Сергеич был невозмутим:
— Корефан сделает!
Без двадцати четыре, когда мне пора было уже заступать на вахту, что-то там запищало. Сергеич принял радиограмму, протянул мне:
«лежит четвертом роддоме тчк родила мальчика зпт вес три двести тчк папаши коньяк тчк».
— Ура! — заорал я. — Сергеич, ты гений! Приходи утром, обмывать будем! Ну, я побегу, а то на вахту опоздаю.
— Стоять, папаша! А жену ты поздравить не забыл?
Кажется, за всю свою взрослую жизнь я краснел один раз — именно тогда. Быстренько написал телеграмму, сунул радисту.
— Спасибо, Сергеич!
Старпом уже прохаживался по мостику.
— У меня сын родился! — выпалил я.
— Поздравляю, — пожал руку старпом.
— Можно я подменюсь?
— Не терпится? — усмехнулся старпом. — Ладно, подними Семёнова.
Я ринулся с мостика.
— Погоди! — окликнул старпом. — Скажешь артельному, чтобы выдал, что надо.
— Так он спит уже…
