— Вы Диму видели? — спросила Евдокию робко.
— Конечно! Хороший малыш. Любит поспать, а значит, крепким вырастет.
— Надо моим в деревню сообщить, что у них внук от меня появился. Может, позвоните или дадите телеграмму,— попросила краснея.
— Нет, не стану сообщать. Зачем? Твоя мать еще вчера приехала. Ей Коля позвонил. Теперь она у нас. Ждет, когда вас выпишут. Просила тебе домашнее передать, гуся поджарила, сметаны трехлитровую банку приволокла, сала копченого целый ящик, ведро яиц да масла столько же. Еще мед, варенье, пироги, всего не перечислить. На грузовике доставили. Короче, не только в квартире и на балконе, в подвале места не осталось. Там не только на семью, на половину города хватит еды. А мать еще тревожится, хватит ли? Смешная! Я уже сказала ей, этого, что привезли, давать тебе еще рано. С ребенком надо считаться, чтоб у него желудок не расстроился. Рановато ему такое переваривать. Понос измучает...
Катька слушала свекровь, замирая от радости. Ей показалось, что наконец наступило это долгожданное примирение...
Забирать ее с Димкой из роддома приехали мать и Колька. Свекровь опять сказалась слишком занятой и даже не вышла.
— Сынок! Димка мой! Дмитрий Николаевич! Вот кто ты есть! — улыбался мальчонке человек, бережно взяв сына на руки. Он внес его, осторожно ступая, и тут же положил в кроватку. Ребенок вскоре забеспокоился, заплакал.
Катька распеленала малыша, Колька подошел рассмотреть его поближе. Малыш, будто нарочно подшутил и едва отец наклонился, Димка тут же обдал его теплой вонючестью и разулыбался облегченно.
— Во, змей! Обоссал по уши! Весь в мать! — побежал Колька в ванную. Оттуда вернулся злой, пришлось менять рубашку.
— Ну, пострел, засранец, едва на свет появился, а уже родного отца уделал! — бурчал недовольно.
— Он еще маленький, ничего не понимает. На кого злишься? — успокаивала Катька мужика и, заметив в руке сигарету, попросила:
— Коля, пощади сына, ему нельзя дышать табаком, покури на балконе.
— Может мне теперь совсем туда перебраться жить? Ишь придумала, ему уже вредно! В своей квартире места нет! — пошел на кухню к теще, молча наблюдавшей за молодыми. Та к вечеру не выдержала постоянных стычек и предложила дочери:
— Катюха, а что если ты с Димкой поедешь в деревню на эти два последекретных месяца? Нехай мальчонка у нас побудет, а и ты отдохнешь. У нас тихо, никто не курит, не ругается и ничем друг дружку не попрекает. А то, как погляжу, тебя родимую тут поедом едят. За всякий шаг грызут. Едва на порог ступила, а уже заругана вконец, ни единого доброго слова не услышала. А мальца чуть не матерком облаял. Не успели порадоваться, враз охаяли. А ведь какой хороший внук, глядя на него, душа тает. Нехай он в покое и радости растет, никому помехой не станет. Скольких внучат я вырастила, подниму и этого.
— Может ты и права, мамка, но сначала Димушку записать нужно. А потом подумаем, может, и приедем,— отозвалась Катька.
— А на кой хрен я все причиндалы покупал? Всякие койки, пеленки, горшки, такие «бабки» вломил! Нам на эти деньги с мамкой целый год можно было жить без мороки! Зачем в такие расходы ввели? — взвился Колька.
— Ничего не пропадет за два месяца! Мы не собираемся уезжать насовсем. Лишь на время, ненадолго,— оправдывалась Катя.
— А жаль! Вот если б навсегда, какой кайф был бы! — вырвалось у Кольки.
— Ну, знаешь, зятек, я долго терпела все и молчала. Вас слушала. А теперь свое слово выскажу,— перевела дух Ольга Никитична и заговорила:
— Негодяи вы! Зверюги и аспиды! Бесстыжие, подлые твари! Вас людями звать не за что! Ни чести, ни стыда не имеете!
— Что? И эта навозная куча меня лает? — вскочил Колька и, открыв дверь, заорал:
— Вон отсюда! Чтоб мои глаза не видели! Ишь, обнаглели вконец! В моем доме мне в душу плевать вздумали? Да кто такие? Твой сын Катьку трахал. Родную сестру бабой сделал. Где ты тогда была, вот где звери бесстыжие!
— Тебе хоть девку иль бабу дай, едино со свету сживешь. В каждую семью своя беда входит. И нас не минула. Но мы пережили ее, не порвав друг другу глотки, сумели простить. Да и в невинности ли ценность девичья? Катька у тебя не столько хлеба съела, сколько слез пролила. Лучше б жила в деревне спокойно, не зная такого мужика! Тебе повезло, но ты слепой на душу, а и есть ли она у такого! Козел ты, а не человек! Говно свинячье! — распалилась Ольга Никитична и решила поехать домой тут же, не дожидаясь утра, последним автобусом.
