Казачьи разъезды доходили даже до самого Днепропетровска, до которого оставалось лишь двенадцать километров.
Немецкое командование спешно собрало необходимые силы для контрнаступления. Контрнаступление, в то время как термометр показывал тридцать пять — сорок градусов ниже нуля.
Мы почти не догадывались о том, что нас ожидало, когда срочный приказ поднял нас по тревоге. В ту же ночь мы снялись с места. В четыре часа утра мы уже шагали за нашими фургонами посреди прекрасной степи, которую, ослепляя нас, заметал снег.
Мы ничего не знали о направлении нашего движения. И тем не менее приближался час крови и славы.
Это было, если мне не изменяет память, 26 января 1942 года.
Мы не знали точно, на какую глубину прорвались сибирские части, скользя на своих собачьих нартах, и казаки на невысоких быстрых конях, очень выносливых.
Враг должен быть где-то близко. Это все, что мы смогли узнать. Впрочем, мы, простые пехотинцы, знали мало. Мы даже наивно думали, что отступаем. Я, как простой солдат, ничего не знал больше своих товарищей, моя жизнь была в точности жизнью моей части, и я не имел никакого контакта с высшим руководством.
Нашей задачей, которую мы знали, был опять населенный пункт Гришино, расположенный в шестидесяти километрах к северо-западу от Щербиновки. Несомненно, в течение всего перехода мы вплотную подходили к вражеским порядкам. На первом этапе марша у нас был приказ воспользоваться неиспользуемыми обходными путями, позволявшими срезать расстояние.
Нам потребовалось четыре часа, чтобы выступить в снежной буре. Мы не видели ничего дальше десяти шагов перед собой. Когда мы вышли на открытую местность, степь обступила нас со всех сторон.
Дорога поднималась и опускалась по невысоким и крутым холмам. Мы тащили с собой штальвагены — стальные повозки, весившие более тысячи килограммов, замечательные средства перевозки для мощеных или асфальтированных дорог Европы, но абсолютно не подходящие к условиям снегов и льдов степи. Русские крестьяне используют только деревянные сани и телеги, легкие, с тонкими и очень высокими колесами.
Наши огромные катафалки неслись с сумасшедшей скоростью на спусках, несмотря на тормоза. Лошади падали, кувыркались в снегу, повозки опрокидывались. На подъемах же нам надо было толкать их по двадцать человек каждую. Через несколько часов многие такие фургоны увязли или застряли в снежных ямах на крутых подъемах.
Наш этап был длиной всего лишь в двенадцать километров. Между тем, нам потребовалось пробираться целую ночь. Только к шести часам вечера следующего дня мы смогли доставить все снаряжение и боеприпасы.
Уже четыре сибиряка пришли на разведку в деревню и были убиты у первых домов.
* * *
В пять часов утра наше продвижение возобновилось. Снежные вихри прекратились, но зато мороз стал еще злее. От него обледенела дорога по склону и стала под снегом как каток. Лошади не могли двигаться вперед, многие сломали ноги. В полдень мы едва преодолели чуть более километра.
Перед нами пролегала узкая долина. Пурга сильно завалила ее снегом. Весь наш батальон должен был взяться за работу, чтобы прорыть коридор в пятьдесят метров в длину и три в глубину.
Подъем был тяжелым! Ужасно изнурительной была операция по втаскиванию наверх наших стальных телег. В девять часов вечера с первыми фургонами мы достигли вершины подъема. За шестнадцать часов мы одолели ровно три километра!
Мы завезли наши повозки в какой-то сарай. Только несколько человек смогли влезть туда и разместиться. Один крестьянин показал нам дорогу к хутору, что находился километрах в четырех в стороне от долины. Мы тронулись при свете луны. Снег порой доходил нам до живота. Наконец мы дошли до места, где нашли несколько избушек такого убогого вида, какого мы еще никогда нигде не видели.
Мы устроились вдесятером на глинобитном полу в единственной комнатушке одной из хижин, полной гражданских людей, очевидно, скрывавшихся и ждавших прихода сибиряков. Одна дородная девица, красная, как омар, переходила от одного русского к другому, освещая себе дорогу масляной лампой. На ней была только тонкая фланелевая рубашка, наполовину закрывавшая тело. Она бесстыдно хихикала, неутомимо продолжая свой обход, пока не прошла по кругу. После этого она залезла на печку, отпуская грязные присказки. Но самцы уже не слышали ее, они уже храпели, сделав свое дело.
