Он успокоился и лег обратно, только сейчас сообразив, что, разнервничавшись, даже привстал. Скорчившись от ощущения боли, вызванной движением, он вздохнул и утомленно спросил:
– Тогда чего ты плачешь? – Диаманда присела на краешек кровати.
– Из-за… того, что должна тебе рассказать.
Пэн принялся ждать, но она снова начала всхлипывать, и тогда он нетерпеливо сказал:
– Ну, что это?
Опустив глаза, Диаманда пробормотала:
– Ты возненавидишь меня…
Пэн понял, что она хочет, чтобы ее заставили говорить, но он сейчас был не в том настроении.
– Диаманда, давай ты мне просто все расскажешь.
– Это я погубила тунику и шоссы, которые Эвелин шила тебе, – грустно призналась она.
– Э-э… которые?
– Оба комплекта. – Диаманда перешла на полушепот. Когда Пэн открыл рот, чтобы ответить, она затараторила: – Эвелин потушила свечу в палатке. Это я нарочно снова зажгла ее, чтобы постель сгорела вместе с недошитой одеждой. Потом, уже в Джервилле, когда она почти закончила вторую пару, я стащила с ужина немного свинины и вымазала ею всю тунику. Затем изрезала ее, сделала дырки и оставила у собак, зная, что их обвинят. – Девочка начала нервно мусолить и рвать платок в руках. – Эвелин я уже рассказала и попросила прощения. Обещала, что и тебе скажу. Она говорила, не надо, мол, каждый ошибается, и она меня простила…
– Простила?!
– Да. Она оказалась очень понимающей.
Пэн пораженно уставился на девочку. Он, конечно, радовался, что жена у него такая хорошая, только ему самому пока ничего не было ясно.
– Но почему ты это сделала? Зачем подожгла первый комплект одежды, почти не зная Эвелин? Более того, она была так добра к тебе, несмотря на то что в день свадьбы ты якобы не со зла говорила всякие гадости про беременную кузину…
Диаманда скривилась и призналась:
– На самом деле со зла. Я нарочно оскорбляла ее, только она этого не знает. Я забыла сказать ей сейчас.
– Почему ты так поступала с ней? – резко спросил Пэн. Его замешательство постепенно сменилось гневом.
– Я завидовала. – Она подняла голову, смотря на него полными мольбы глазами. – Пэн, я люблю тебя. И всегда любила. Приехав в Джервилл, я знала, что должна выйти за Адама, но ты… ты всегда был сильнее, умнее и… – Диаманда беспомощно покачала головой. – Я люблю тебя. И эта зависть от того, что ты достался ей… – Она вздохнула. – Наверно, мне хотелось, чтобы она чувствовала себя таким же ничтожеством, как и я. Или я заставляла тебя увидеть, какая она неуклюжая, ничего не умеет…
– И то, и другое неправда, – угрюмо сказал Пэн.
– Я знаю! Но ее кузены сказали мне другое, поэтому я еще больше разозлилась, решив, что она недостойна тебя. Потом, через какое-то время, я узнала Эвелин поближе, поняла, какая она на самом деле умная, добрая, веселая… Я так надеюсь, выйдя замуж, стать хоть немного похожей на нее! Она понравилась мне… И после приезда сюда я перестала делать плохие вещи, очернившие ее в твоих глазах. – Диаманда поморщилась. – Хм, конечно, с этой чередой несчастий мне и стараться не пришлось бы, но я в любом случае не хотела. Пэн, она правда нравится мне. И я очень сожалею обо всем, что натворила.
Пэн медленно и тяжело выдохнул. Голос девочки звучал вполне искренне – по крайней мере в последнем предложении. Сначала он даже не поверил, что она на самом деле любит его. Всего лишь детская влюбленность – это проходит. Однако ее поведение с Эвелин было ужасным, и Пэн не знал, как ему следует поступить.
– Так. Эвелин обо всем узнала и простила тебя?
– Да. Она была очень добра ко мне.
– Я удивлен, что ты вообще призналась.
– Она заставила меня, – сказала Диаманда. – Что?
– Да, произошла очень странная вещь. Эвелин разозлилась и сказала, что видела меня и все знает. Думая, что она имеет в виду пожар или как я резала вторую тунику, я все рассказала, но это еще больше озадачило ее. Тогда она спросила меня, зачем я сегодня ходила на парапет. Будто это имело какое-то значение.
– Сегодня? Сегодня днем? – переспросил Пэн. – Ты была на парапете?
– Да. Я хотела побыть одна и подумать… Мне было плохо от осознания всего, что я натворила, и становилось еще хуже, когда я видела, что ты действительно полюбил Эвелин.
