Эвелин покачала головой и остаток пути ехала молча, обращая больше внимания на леди Джервилл, нежели на двор замка. Пока они подъезжали к парадной лестнице, мать Пэна держалась молодцом, но с каждым шагом лошади все сильнее выпрямляла спину, вытягивала шею и так задрала голову, что казалось, она у нее сейчас отвалится. И все же это были только внешние признаки ее расстройства.
Они спешились у входа в замок, и Пэн с отцом повели лошадей к… Должно быть, это и есть конюшня, решила Эвелин. Здание было настолько ветхим, что было непонятно, как оно вообще держится.
О том, что поблизости не оказалось никого, кто принял бы лошадей, не заговаривали, но Эвелин заметила, как напряглись руки леди Джервилл. Однако через секунду мать Пэна распрямила плечи и повела всех в башню.
Они вошли в распахнутые двойные двери, и вот тут-то, когда им открылось внутреннее убранство, леди Джервилл наконец начала терять самообладание. Она застыла, не в силах вымолвить ни слова.
Эвелин быстро схватила ее за руку, чтобы она не упала в обморок. Тут леди Джервилл немного опомнилась.
– Это… – произнесла она, – это…
– Легко поправимо, если приложить немного усилий, – твердо закончила Эвелин, надеясь, что Диаманда перестанет так недоверчиво смотреть.
К счастью, леди Хелен пришла на подмогу и усердно начала соглашаться со словами Эвелин, когда они все вместе двинулись в центр зала.
– О, Эвелин! – Леди Джервилл вздохнула и повернулась к ней. – Если честно, я и не подозревала… Ты не можешь здесь остаться – тут слишком…
– Все хорошо, – поспешно заверила ее Эвелин, изо всех сил стараясь не показывать собственного ужаса от состояния, в котором пребывала сама. Пол был таким старым, что на нем даже появилась какая-то растительность и, еще хуже, плесень. Стены покрывало множество пятен, будто их никогда не мыли, хотя Эвелин была точно уверена, что этим занимались, но давно, когда леди Джервилл еще жила здесь. Лестницы на второй этаж нуждались в реставрации – в некоторых местах не хватало ступеней. В довершение этой картины, подняв голову, она увидела в потолке огромные дыры – некоторые из них были размером с кровать.
– Мой бедный дом, – скорбно проговорила леди Джервилл и, вопреки возражениям Эвелин, устало опустилась на скамью, которая тут же сломалась под ней. Она упала на пол.
– Вы не ушиблись? – испуганно спросила Эвелин, бросившись вместе с леди Хелен ей на помощь.
– Нет, я в порядке, спасибо, – пробормотала леди Джервилл.
Женщины стали усиленно отряхивать ее.
– Пустяки, юбка отстирается, – сказала она, вздыхая, когда стало очевидно, что лучше даже не пытаться. Затем она тоскливо оглянулась вокруг и, вдруг замерев, спросила: – Это что, свинья?
Эвелин проследила за ее взглядом и увидела огромную свинью, копавшуюся в куче грязи в углу. Пока они в изумлении смотрели, животное несколько раз поскребло ногой мусор, после чего, кряхтя, повалилось на бок, очевидно, собираясь поспать в укрытии от знойного солнца.
– Кажется… да, – слабо ответила Эвелин, не понимая, как реагировать. Она знала, конечно, что иногда люди держат своих животных по ночам в замке, чтобы те не замерзли, но ее мама такого никогда не делала. И леди Джервилл – не считая собак – тоже. Что делать с этим зверем, Эвелин и понятия не имела.
– Знаешь, а твоя мать неплохо держится, лучше, чем я думал. Я-то вообще пытался сначала отговорить ее от этой поездки, – сказал Уимарк Джервилл, когда они с Пэном закончили возиться с лошадьми и направились к замку.
– Неужели?
– Угу. Я не хотел, чтобы она видела свой родной дом в таком состоянии, но ты же знаешь – она такая упрямая. Ничто не помешает ей проследить за тем, как вы с Эвелин вселяетесь. – Он скривился. – Теперь же, боюсь, она захочет остаться до тех пор, пока здесь не наведут порядок, или вовсе запретит вам переезжать, пока дом не будет подготовлен.
Пэн чуть не взвыл от негодования. Эта неделя с каждодневными поездками туда-обратно и ремонтом стен для безопасности Эвелин вымотала его. Он совершенно не собирался задерживаться здесь в одиночестве – каждый вечер его призывала соблазнительная брачная постель, но он слишком уставал и, вернувшись, сразу падал на нее и засыпал. Никакой радости!
