М-да. «Второй». Значит, есть и «первый». «Двойные Знакомства с Первым Сочетанием Устами» и чем-то там еще, исходящим от непрочитанного «первого». За составление подобного трактата (и даже за его переписывание) Арда можно было публично казнить через повешение на гнилой веревке, изгнать из благородных и, пожалуй, сослать на галеры. Это, конечно, верно. Однако креветкам-призракам до этого дела нет. И неоткуда здесь взяться Изумрудному Трепету. «Разве только в чьих-то невоздержанных чреслах», ― ухмыльнулся Эгин. Значит, книга сложнее, чем хочет казаться.
Стараясь не зачитываться крамолой, Эгин по возможности быстро проверил все страницы. На предпоследней цвет чернил сменился с черного на красный. И вместо всяких там «Грютских Скачек» Эгин увидел замкнутую линию, очерчивающую яйцеобразный контур. На линию были нанизаны восемь картинок. Что-то вроде кольца… Рогатое кольцо… Еще одно рогатое кольцо…
Дверь за спиной Эгина распахнулась. Прежде, чем его рассудок осознал это, руки уже бесшумно закрыли книгу и швырнули ее на койку, вслед за чем он обернулся, одновременно извлекая из ножен короткий меч.
– Спа-акойно, а-аф-фицер! ― с издевательской растяжкой сказал высокий мужчина с черными щегольскими усиками, переступивший порог каюты. В двух ладонях от его груди застыло лезвие меча Эгина, который, как всегда, не был Эгином, а, как мог судить всякий по браслету на правом запястье и по застежке плаща, представлял из себя плоскозадого и ленивого волокитчика из Морского Дома.
Незваный гость был одет точно так же, как и Эгин. И его браслет был выполнен в той же незатейливой форме гребенчатой волны с теми же четырьмя слезами янтаря. Вот только его сарнод был побольше, имел позолоченные оковки на углах и был сделан из редкой и дорогой кожи тернаунской акулы.
Эгин с трудом подавил облегченный смешок, но внешне он остался совершенно бесстрастен и, не изменившись в лице, вернул меч ножнам.
– Чем могу быть полезен, офицер? ― спросил Эгин, чуть склонив голову набок.
– Ничем, ― сухо ответил тот, раскрывая сарнод.
– Как мне вас понимать? ― Эгин неожиданно разозлился на этого сухопарого хлыща, который, конечно, наверняка какой-нибудь ушлый рах-саванн из Опоры Писаний, и все же это еще не дает ему права так разговаривать с эрм-саванном из Опоры Вещей.
– Так и понимайте, офицер, ― сказал обладатель щегольских усиков, протягивая ему извлеченную из сар-нода прямоугольную пластинку из оружейной стали.
Гравировка на пластине изображала двухлезвийную варанскую секиру. На обоих лезвиях были выгравированы глаза. На левом глаз был закрыт. На правом ― открыт. «Свод Равновесия» ― гласила надпись, полукружием обнимающая секиру сверху. «Гастрог, аррум Опоры Писаний» ― было подписано под секирой снизу. «Дырчатая печать» Свода Равновесия вроде бы небрежно пробивала пластину слева внизу. Да, все правильно. Подделать можно что угодно, но только не «дырчатую печать», официально именуемую Сорок Отметин Огня. Крохотные отверстия в пластине все как одно имели звездообразно оплавленные края с многоцветной синей окалиной и вместе составляли схематичное изображение той же секиры, которая любовно была нанесена граверами на пластину.
Когда Гастрог принимал свой жетон обратно, в отверстиях «дырчатой печати» вспыхнули синие искорки. Иначе и быть не могло. Если бы кто-то, убив или обокрав офицера Свода, завладел бы его жетоном, тот остался бы в руках убийцы или похитителя безмолвен. Сорок Отметин Огня отвечают синими искорками только своему истинному владельцу. Эгин даже не мог помыслить тогда, что в Круге Земель есть магии не менее действенные, чем магия кузниц Свода Равновесия. Даже не мог помыслить.
Эгин, которому хотелось выть волком, достал и протянул Гастрогу свой жетон.
– Ну что же, эрм-саванн, ― сказал Гастрог по-прежнему насмешливо, но уже несколько более дружелюбно. ― Как старший на две ступени и как офицер старшей Опоры, прошу вас немедленно покинуть каюту покойного Арда оке… ― Гастрог запнулся, напрягая свою память, и Эгин злорадно подумал, что нечего было лезть вам, офицер, не в свое дело.
