Барышни Серебряной там уже не было. Я огляделся и увидел, что она висит между перекладинами водного велосипеда, высунув из воды голову. По ее золотому, охваченному сиянием телу бежали ласковой цепочкой воздушные пузыри. Вокруг, подобно ореолу, белела пена, взбитая лопастями велосипеда. Несколько взмахов — и я вплыл в этот ореол.
Девушку увлекала вперед невидимая пара, нажимающая вверху на педали, и длинные ноги колебались в зеленоватом сумраке, подобно русалочьему хвосту. Ну, моряк, совсем ты пропал, сказал я себе и бросился на нее, как водяной на христианскую душу. Я обхватил обнаженные девичьи бока, и на меня накатила такая волна желания, что я едва не утонул. До моих ушей донесся ее вскрик, и она начала извиваться и крутиться в моих объятиях, пока наконец не выскользнула из них. Мне пришлось вынырнуть. Над водной гладью я встретил смеющееся личико, жемчужные зубки и насмешливые угольно-черные глаза. Я немедленно возобновил свою атаку на барышню Серебряную.
— Поосторожнее, товарищи голыши, а то вы нас перевернете! — сказал кто-то над нами. Только тут я заметил, что велосипед опасно раскачивается. Четверка ног, потеряв педали, искала опору. На лицо Серебряной, покрытое водяной пылью, упала тень велосипедистки.
— Вера! Да умерьте же ваш пыл! — послышался голос жены моего шефа. Я быстро вскинул голову; глаза были еще полуслепыми от воды. Но сверху уже прозвучало — на удивление фальшиво, так, как говорят, когда хотят царапнуть: — Ах, простите! Я думала, это барышня Каэтанова. Когда я заметила доктора Ледена… вы же вроде собирались поехать в Слапы?
Я кисло хохотнул.
— Это барышня Серебряная, — представил я русалку, повернувшись в ее сторону. Чертенята в черных глазах прыгали так, словно играли в бадминтон. — Товарищ Прохазка — товарищ Прохазкова.
Барышня Серебряная поглядела на моего пузатого шефа, возвышавшегося спиной к солнечному свету на железной махине велосипеда.
— Очень приятно! — хором пропела парочка, и если Серебряная что-то и сказала, то ее слова потонули в этой дисгармонии.
— Удачное воскресенье, правда? — буркнул шеф.
— Не то слово! — с энтузиазмом согласился я.
Барышня Серебряная усмехнулась.
— Вот все ругают пражские пляжи, а по-моему, здесь лучше, чем в Слапах, — сообщила Эла, и мешочек с ядом, запрятанный в ее словах, раздулся и лопнул. — Как-то веселее. Вы, барышня, со мной согласны?
Девушка, по-прежнему усмехаясь, отвела глаза от моего лица. Она смерила шефиню с перманента до самых пяток красноречивым и быстрым взглядом. Слегка расплывшаяся Эла восседала на велосипеде как-то криво.
— Да, — сказала Серебряная. — Здесь куда смешнее.
— Кто это? — спросила она позже, когда мы с ней бок о бок смирно плыли к берегу.
— Мой шеф.
— Шеф?
— Главный редактор издательства «Наша книга».
Она молча убыстрила темп. Я тоже. Барышня Серебряная плыла профессионально, рот под водой. Потом ее движения замедлились.
— Он не был раньше?..
Тишина. Я переводил дыхание. Ее скорость была не для меня. Свой вопрос она так и не закончила.
— Не был — что? — отдуваясь, спросил я.
— Ничего. Мне кажется, я знаю его жену… откуда-то.
— Возможно. Она дочка… министра Шнайдера… — проговорил я. — Того, что умер в прошлом году… его хоронили за государственный счет.
— Гм, — отозвалась она. — Значит, не та. Я знала в Брно одну Прохазкову из Праги. Ее муж тоже был чем-то вроде редактора.
— Может, это была его первая жена? Он с ней развелся.
— Ага.
Я прикидывал, можно ли рискнуть и пойти на откровенность. Не в эротическом плане, конечно: это в нашем обществе не наказуемо. Я имел в виду другое. Барышня Серебряная немного обогнала меня; ее бронзовые лопатки ритмично погружались во влтавские воды. Я не знал о ней почти ничего. Однако многолетний опыт подсказывал мне, что с такими красивыми девушками идти на риск не опасно. Они редко принадлежат к числу строительниц светлого будущего. Разве что строят свое личное счастье.
— Первая жена стала ему после Февраля[4] помехой, — решился я. — Она была дочерью крупного издателя и не поняла сути эпохи.
Краем глаза я следил за барышней Серебряной. Она не ответила, но мне показалось, будто ее нежный профиль слегка заострился. У меня заныло в животе. Она сильно втянула свои пухлые губы, словно намереваясь закусить их. Мы быстро и молча добрались до берега, и Серебряная поднялась по лесенке. Даже не оглянувшись на меня, она помчалась к тому месту, где мы оставили ее полотенце. Я впервые видел ее бегущей. Она бежала, как спринтер, как бронзовый фламинго; совсем не по-женски, не по-утиному; красиво — но мне это все же не понравилось: когда я вынужден догонять женщину, я чувствую себя киногероем, которые, как известно, только этим и занимаются. Однако я все-таки перешел на трусцу и очутился возле полотенца всего лишь на долю секунды позже, чем барышня Серебряная. Мне было здорово не по себе. Как если бы я сболтнул что-то человеку, а он взял да и обернулся секретарем обкома партии, так что мне обязательно пришлось бы перед ним оправдываться.
