Элеонора снова взяла себя в руки.
— Вот что бы я предложила: приобрести себе протез и лицевую маску. Те люди, скорее всего, были в лицевых масках обычного типа — ведь ты так быстро распознал маскировку. Тебе нужно достать более надежную, военного образца.
Она встала и закончила ровным голосом:
— Что же касается того, чтобы покинуть Кресцентвилль, то я уже написала письмо в фирму, где я прежде работала, и они наняли меня на прежнюю должность. Вот ради этого я и хотела встретиться с тобой. Сегодня же вечером я уеду, и с завтрашнего дня ты волен заняться своими расследованиями. Желаю удачи.
Они стояли друг против друга. Пендрейк глубоко был ошеломлен внезапным окончанием их встречи и ее словами. Они расстались, как два человека, которые испытывали огромное нервное напряжение.
«И это, — подумал Пендрейк, выйдя на освещенный солнцем двор, — правда».
Он провел в Кресцентвилле ночь. Нужно было нанять кого-либо, кто присматривал бы за коттеджем, и среди прочих дел предстояло отвезти Денди в конюшню большого белого дома. Примерно в полночь Пендрейк принимал ванную перед отходом ко сну.
Он лежал на спине в ванной и снял повязку с обрубка правой руки. В последние несколько дней он причинял ему некоторое неудобство и даже боль. Сняв повязку, он наклонился, чтобы окунуть четырехдюймовую культю в теплую воду.
И остановился.
Он не верил своим глазам.
Потом из его рта вырвался крик.
Дрожа, Пендрейк окунулся с головой под воду. Затем снова посмотрел. Никаких сомнений не было. Его рука выросла в длину на добрых два дюйма. И уже были заметны слабые очертания пальцев и кисти, крошечные, но безошибочно угадываемые — выглядевшие как искривления гладкой плоти.
Лишь около трех часов ночи он смог расслабиться до такой степени, что смог уснуть. К тому времени, как ему показалось, у него уже имелось единственное объяснение подобного чуда. За все эти последние суматошные дни он находился вблизи только одного предмета, который отличался от всего остального в этом мире, — двигателя. И теперь он действительно должен найти его. У него мелькнула странная мысль насчет владельца этой машины. Из-за всего происшедшего, из-за этой секретности и угроз, а теперь — и этого, ему стало казаться, что его права на владения этой вещью все время укрепляются. И, лежа в постели, он уже не сомневался в том, что этот чудесный двигатель принадлежит тому, в чьих руках он находится.
Было 8 октября, за полночь. Пендрейк шел по хорошо освещенной улице района Ривердейл Нью-Йорка, склонив голову под сильными порывами восточного ветра. Он смотрел на таблички с номерами домов: 418, 420, 432.
Дом под номером 432 был третьим домом от угла, и Пендрейк прошел мимо него к фонарному столбу. Повернувшись спиной к ветру, он еще раз при хорошем освещении изучил свой драгоценный список — окончательная сверка. Сначала он намеревался проверить каждого из семидесяти трех американцев из этого списка в алфавитном порядке. Но потом подумал, что ученые из фирм типа «Вестингауз» или «Рокфеллер», имевшие небольшие частные лаборатории, в которых физики и профессору проводили индивидуальные исследования, являются наименее вероятными кандидатами. Первые — в виду невозможности сохранения секретности, последние — потому что для создания двигателя нужны большие средства. После этого осталось только двадцать три частных предпринимательства.
Даже эта задача была исключительно сложной для одного человека. Постоянное напряжение от возможного попадания в ловушку оставило отпечаток усталости на его лице, не лучшим образом сказывалось на его физическом состоянии, особенно на растущей правой руке. А это была всего лишь одиннадцатая попытка. Другие оказались настолько же безрезультатными, насколько и рискованными.
Пендрейк спрятал список и вздохнул. Задерживаться дольше смысла не было. Сейчас первым в его списке в алфавитном порядке значился институт Лэмбтона, чей ведущий физик, известный ученый доктор Макклинток Грейсон, жил в третьем доме от угла.
В тот момент, когда он протянул руку к парадной двери погруженного в темноту здания, он испытал первое разочарование — вопреки его смутным надеждам дверь оказалась запертой, и это означало, что все двери, сквозь которые он проходил ранее в своей жизни, иногда даже не обращая внимания, что они заперты, являлись свидетельством того, что уэльсский замок можно сломать почти бесшумно. Однако, намеренно пытаясь открыть дверь, ему казалось, что на этот раз все может статься по-другому, но он, отбросив все колебания, схватился за ручку. Замок с едва слышным звоном ломающегося металла, подвергшегося сильнейшему давлению, хрустнул.
