— Откуда бы это? Неужели от прошлого дождя?
— Надо объехать, — неуверенно посоветовала жена. Он фыркнул:
— Зачем? Прямо проедем. Тут не глубоко. «Волга» стремительно съехала с откоса и врезалась в воду. С мягким шумом полетели брызги от ее крыльев, и в машину проник полный непередаваемой свежести запах воды. На самой середине мотор зачихал и смолк. Юра чертыхнулся и стал разуваться.
— Может, тебе помочь? — предложил свои услуги молчавший все это время Рогов.
— А-а, ты не спишь? — откликнулся Юра. — Зачем не спишь? Отдыхай. Сам все сделаю.
Он засучил по колено штаны, захватил заводную ручку и ступил в прохладную воду. Луна проливала на степь яркий свет, и Рогов увидел, как, орудуя ручкой, Юра сделал несколько оборотов, и тотчас радостно застучал мотор. Казах деловито забрался в кабину, не спеша обулся и включил скорость. Расплескивая воду, машина рванулась вперед и очутилась на другой стороне балки. Под ее колесами снова застучала сухая, потрескавшаяся земля. Что-то огромное черное надвинулось на капот и с шумом шлепнулось о переднее стекло.
— Ай как нехорошо! — покачал головой Юра. Так и до инфаркта можно человека довести.
— Что это? — поинтересовался Леня.
— Птица. Беркут или маленький орел. Может, соколенок.
— Ты замерз, накинь куртку, — забеспокоилась Нина.
— А, это пожалуйста.
И она набросила ему на плечи пахнущую бензином одежду. Леонид подумал: «Семь лет прожили и так трогательно заботятся друг о друге. Совсем как молодожены. Все-таки есть на земле счастье». Ему стало тепло и грустно. Вспомнилась собственная неуютная и недолгая семейная жизнь. Почему ушла от него жена? Ее тоже звали Ниной. Она не была глупой и не относилась к той категории женщин, которых принято считать легкомысленными. Правда, у нее было какое-то кукольное лицо с очень уж правильными чертами, лицо заурядной киноартистки, манекенщицы, но не интеллектуального человека. Она была веселой, любила хорошо одеваться, ходить на премьеры и юбилеи известных людей. Каждый ее день начинался с телефонных звонков. Если она замечала, что Леня от них болезненно морщится, откровенно спрашивала:
— Тебе не нравится, Леньчик? Да? Ладно, с завтрашнего дня буду под твоим руководством сокращать переговоры со своими абонентами.
Но дни проходили, а все оставалось по-прежнему. Выхоленная, белокожая, Нина вставала поздно и тотчас же, не умываясь и не причесываясь, садилась к телефону.
Она окончила экономический институт. После замужества бросила работу в статистическом управлении и на робкий вопрос Рогова — почему? — беспечно ответила:
— Слушай, Леньчик. Человеку так мало отпущено в этом мире, что, право слово, жалко убивать время на сидение за рабочим столом от и до, тем более если у тебя — хорошо зарабатывающий муж. Знаешь, что такое наше бытие? Вчера ты носила пионерский галстук, сегодня уже примеряешь белую фату, завтра вставляешь коронки, так как твои зубы разрушило время, а послезавтра, глядишь, тебя уже ждут на Ваганьковском или Востряковском кладбище, потому что на Новодевичьем хоронят самых выдающихся и туда тебе не попасть…
Говоря все это, она беззаботно смеялась, и Рогову временами казалось, что Нина только шутит. Ему не нравился и круг ее друзей, и те мужские и женские голоса, что бесконечно спрашивали ее по телефону, и то, что она называет его приторно-уменьшительным именем Леньчик. Ей тоже, по-видимому, многое в нем не нравилось, потому что бездумно-веселые голубые глаза иной раз покрывались ледяной пленкой, уходили словно в норы и оттуда изучающе и недружелюбно наблюдали за ним.
По утрам он целовал ее в стылые губы, торопясь в редакцию, а Нина, не отстраняясь, равнодушно говорила:
— Почему ты такой вялый, Леньчик, совсем вялый?..
Когда Рогов возвращался из длительных командировок, Нина иногда ласкала его так бурно, что казалось — она и на самом деле его любит. Его рассказы о пережитом и увиденном она слушала без интереса, но привезенные сувениры рассматривала и принимала с жадным любопытством. А потом он вернулся из восьмимесячного плавания с китобойной флотилией и нашел на письменном столе успевшее пожелтеть от солнца, пробивавшегося сквозь зашторенные окна, письмо, покрытое налетом пыли:
