— Извините, а не объясните нам, не столь сведущим в астрофизике, что за тема такая необычная: «Контакт без контакта»?
Австриец поставил чашку, закинул руки за голову и продолжил:
— Вам, господин Сноу, показалось, что тема симпозиума, мягко говоря, необычна, если не сказать больше. На самом деле всё обстоит несколько иначе. Белл, являясь самобытным и оригинальным мыслителем в области космогонии и космогенеза, предположил, что контакт между представителями различных цивилизаций может происходить и без наличия непосредственного контакта. Иными словами, мы — земляне — можем не видеть и не чувствовать наличия рядом с нами «чужих», но, по мере развития космической экспансии, расширения объема освоенного пространства, начинаем ощущать… как бы это выразить?.. Дискомфорт, или, скорее, сначала легкое противодействие. Ученые начинают получать необычные результаты анализа данных, полученных из дальних, пограничных областей нашего прогрессорства. Научно-исследовательские институты не в состоянии объяснить многое, что происходит на предельных границах нашего познания, там, куда смогли добраться лишь наши телескопы, радиотелескопы и релятивные обтюраторы. Человечество как бы наталкивается на сопротивление, которое, по мнению профессора Белла, не может быть ничем иным, как реакцией на наше постепенное вторжение в область космической юрисдикции другой цивилизации. Таким образом, все цивилизации, или, если хотите, игроки на гигантской космической доске, ощущают, чувствуют присутствие друг друга, но не обладают возможностью, а пожалуй, и желанием войти в контакт. Я понятно излагаю, господин Сноу? Только без обид.
Ричард перевел взгляд на замершего с чашкой у рта Барта и ответил:
— Если честно, профессор, то вы меня заинтриговали. Действительно, кое-какие части головоломки начинают склеиваться, но, к моему великому сожалению, второстепенные. Я, хоть и сам задал вам вопрос, откуда взялось название симпозиума, теперь начинаю понимать, что вряд ли ответ на него имеет большое значение. Ну на самом деле, неужели смерть профессора Белла может зависеть от такого, я бы сказал, тонкого, условного и недоказанного допущения?
— Не скажите, господин Сноу, не скажите. Всё совсем не так просто, как кажется на первый взгляд. Профессор обладал каким-то знанием или, если хотите, подошел к открытию, которое, по крайней мере, по его мнению, могло перевернуть всю науку о космоконтакте. Разрешите, я вам расскажу один эпизод, свидетелем которого был сам несколько месяцев назад?
— Да, конечно, прошу вас, профессор! — Ричи и Барт подались вперед.
— Во время семинара в Буэнос-Айресе Белл очень серьезно поспорил с Моралесом по вопросам контакта. В запале он пригрозил привести в действие топоскоп…
— Топоскоп? — не понял Сноу.
Офицеры быстро переглянулись.
— Именно. Я, как и вы, совершенно не в курсе, что это такое. Так вот… привести в действие топоскоп, и тогда на этом месте возникнет пространственная воронка. Вот так!
Ричард и Барт переглянулись:
— Ну и что?
— А ничего. Все переругались, расплевались и разъехались. Я, по необходимости, остался — в местном научно-исследовательском институте пришлось закончить кое-какие топологические выкладки по турбулентности поверхностей. И что бы вы думали? Через два дня в трехстах километрах от Буэнос-Айреса самопроизвольно возник сингулярный пространственный захлёст.
— Это что за зверь такой? — выпрямился Барт на стуле.
— Захлёст-то? Это когда в неизвестные пространственные континуумы проваливаются материальные тела нашего мира, — ответил Мюллер и с хрустом разгрыз печенье. — Слышали об исчезновении часовни в монастыре Санта-Моника?
Ричи и Барт опять переглянулись.
— Вы это серьезно, профессор? — спросил Сноу.
— Куда уж серьезней! Мне показания пришлось давать международной экспертной комиссии. Вы что, не в курсе? Странно, дело было шумное. Но, может быть, и к лучшему, что о нём знает только узкий круг специалистов, как знать…
Все замолчали, но вдруг Барт вмешался:
— Помню, господин Мюллер, интервью с вами прошло по новостным каналам.
— Точно, инспектор.
— А где сейчас этот топоскоп? И как он выглядит?
