Сырцов, как начальник отряда, попытался затушевать неловкость, сразу перевел разговор на фосфориты. Есть, говорит, они тут где-то, обязательно должны быть, и это поважнее, чем бросовое сырье для химии. И надо, дескать, немедленно отпустить серьезные ассигнования на поиски. Он уже тогда располагал кое-какими данными, правда, предварительными, утверждал, что предполагаемые небольшие концентрации урановой смолки тоже косвенно подтверждают наличие фосфоритов. Заставил-таки Вербина самого отбить молотком кусок породы. Этакий бережок таежного ручья, весь в полосках, до смешного похож на слоеный пирог. Но ничего конкретного, правда, в тот момент не обнаружилось. Одним словом, получилось что-то вроде летучего митинга, этакая попытка непосредственного воздействия низов на верха.
Как и следовало ожидать, все это Вербину не понравилось. Хоть вечером у костра и изрекал всякие повторы насчет электрификации и химизации страны, но не понравилось. Он вообще не любит поднимать новые дела, это я точно знаю. Предпочитает не рисковать достигнутым. Так и получилось — все ждут, что я скажу. А сказал я, в общем, подлость. Иначе не назовешь. Опять тут эта робость взыграла или еще проще — выслужиться захотел. Образцов для подражания тому в свое время было предостаточно, да и сейчас еще не перевелись… Вот и выпалил, там же у костра:
— Думаю, что это пустая трата денег. Здесь сплошь древнейшие образования, вулканизмы. А фосфориты — не изверженные породы, а осадочные. В тайге фосфоритов нет.
Вербин, конечно, пожурил за чрезмерную категоричность, но в душе остался очень доволен. Почему же все-таки доставил я ему это удовольствие? Неужели выслужиться? Нет, пожалуй, нет. А вот что оробел, заранее устал от предполагаемого риска, — это, видимо, так. И еще, по правде, не верил в таежные фосфориты. А Сырцов, как и полагается одержимому, нашел их. Какой же ты коммунист после всего этого, Ян Стырне? А?
Уже тогда в тайге эта мысль появилась. Дождик пошел, мелкий, холодный и очень противный. Сырцов палатку свою гостям отдал, а сам всю ночь у костра сидел. Утром я его увидел. Сидит лицом к рассвету, брезентовый плащ на плечах от дождя коробом встал. Тихий такой сидит, думает… А сейчас лежат эти фосфориты перед тобой на столе. Добыл Сырцов своими руками с помощью ребят из отряда. Так какой же ты коммунист? Ведь из-за твоей, мягко говоря, близорукости или там упрямства огромный край переплатил на привозных фосфоритах миллионы рублей. Вот как, брат…
А музыка, оказывается, еще не кончилась. Думал-думал, вспоминал, вспоминал, а времени прошло всего ничего. Вон и Вадим с Диной еще танцуют.
Наконец они вернулись к столу, сели. Стырне вплотную придвинулся к Вадиму, посмотрел ему прямо в глаза и сказал, не то печалясь, не то торжествующе:
— Значит, твоя взяла?
Вадим сначала не понял, в воспаленных глазах его метнулось беспокойство, но когда смысл сказанного дошел до него, он с некоторым усилием улыбнулся и сказал:
— Я люблю вас, Ян Зигмундович, но, как говорится, истина дороже.
Главный геолог понимающе помотал головой и ничего не сказал, не вмешивался больше в обстоятельные расспросы Виктора Степановича.
Когда мужчины отправились оформлять на самолет отобранные Вадимом образцы, оркестр опять заиграл, и к Дине подсели Лебедь и Зойка. Зойка открыла сумочку и, явно кокетничая, принялась пудриться и прихорашиваться, а Лебедь, придвинув свой стул вплотную к стулу Дины, заглядывая ей в глаза, глухо сказал:
— Я рад, что ты не улетела, Динок.
Девушка оглянулась на Зойку и сердито сказала:
— Учти, это я сделала не ради тебя.
— Все хорошо. Ладно… Пройдем круг?
— Нет, не хочу.
Лебедь посидел некоторое время молча, слегка раскачиваясь, потом, хмуря брови, неожиданно спросил:
— Ты ничего не заметила за Вадькой?
— Нет. А что?
— По-моему, он болен.
Девушка сделала большие глаза и, сдерживая тревогу, покачала головой.
— Я все-таки врач. Вижу по зрачкам. Надо бы его послушать.
— Вот и послушай.
— Не люблю лечить близких. Ведь мы с ним росли вместе. Еще в детдоме. Смешно после рыбалок, футбольных и хоккейных сражений предлагать лечить.
