При сходе с трапа у Гамильтон начались проблемы. Все пассажиры держали наготове открытые паспорта для подтверждения посадочных талонов, а она никак не могла отыскать свой документ и уже затормозила очередь.
— Я могу вам помочь?
— Мой паспорт — мне кажется, он выпал у меня из кармана.
Она ошиблась — ее паспорт лежал в кармане моего пиджака.
— Не беспокойтесь, сейчас мы его отыщем.
Я повернулся к бортпроводнице, наблюдавшей за посадкой пассажиров в автобус, и подал знак отправляться. Вскоре у трапа остались только мы с Гамильтон, да еще бойцы группы захвата в спецовках обслуживающего персонала, в то время как настоящие техники спокойно пили чай в своей подсобке.
— Итак, мисс…
— Фрэзер. Скажите, это надолго?
Она явно нервничала.
— Нет, мисс Гамильтон. Я думаю, мы скоро закончим.
При упоминании настоящего имени она вздрогнула, стала оглядываться, но обнаружила, что окружена вооруженными людьми.
— Вы согласны?
Она опустила голову и плечи, а один солдат с наручниками шагнул вперед. Как только щелкнул первый замок, Гамильтон внезапно развернулась, намереваясь меня оттолкнуть. Это могло бы пройти, если бы второй наручник не был в руке тренированного бойца Он резко дернул на себя и сбил женщину с ног. Кто-то подбежал, чтобы ее схватить, но я остановил его.
— Надо предоставить леди то, чего она добивается. — Я взял Гамильтон за волосы и ударил в челюсть. — Вот так я справился и с твоей подружкой. Я сломал ей челюсть, чтобы она не смогла запудрить мне мозги. — Гамильтон все еще стояла на четвереньках, и я ударил ее ногой в живот. — Как тебе это нравится? Приятно испытывать на себе то, что вы проделывали со своими «сестрами» из внешнего круга?
Она закашлялась, все желание бороться сразу же пропало, и дальнейшее избиение все равно не доставило бы мне никакого удовлетворения. Я кивнул командиру группы, и кто-то из бойцов, подхватив Гамильтон, взвалил ее на плечо. Ей скрепили наручниками руки и ноги, а потом погрузили в стоящий в тридцати метрах вертолет, чтобы доставить к новой жизни.
— Итак, все кончено.
Босс сидел за ничем не примечательным письменным столом в такой же ничем не примечательной конспиративной квартире, на этот раз расположенной в пригороде Лондона.
— Да, сэр. Похоже, Гамильтон утратила вкус к борьбе.
— Наконец-то.
— Да, сэр.
Я пожал плечами.
— Хорошо.
Это было не то же самое, что услышать: «Отличная работа» или «Подойди получить медаль», но меня вполне устраивало.
— Возьми двухнедельный отпуск, потом возвращайся. У меня есть одно дельце, которое тебе подходит.
— Слушаюсь, сэр. Спасибо.
Я вышел из кабинета под чистые утренние лучи солнца и направился к маленькой и довольно грязной пивной, где никто не будет задавать вопросов. Я хотел напиться.
Что ты сделал?
— Продал ее через Брута.
Я, как и обещал, опять пришел на кладбище Кенсал-Грин и рассказывал Мертвому Джеффу о своих приключениях. От свистящего звука его смеха у меня челюсти свело.
— Проклятье, Джек, ты знаешь, как схватить удачу за хвост. А что сделает с тобой Босс, если узнает?
— Скорее всего, просто убьет. Ты же знаешь, как они относятся к фальсификации рапортов. Ты не мог бы присмотреть мне местечко где-нибудь по соседству?
— Нет, только не для тебя. Да, знаешь, здесь появилась одна из наших. Ее только вчера похоронили. Прекрасная была служба, очень пристойная. Я смотрел издали, потому что и старик тоже был здесь.
— Это, должно быть, Энни. Жаль, что я не присутствовал.
— Вы были близки?
— Нет, дело не в этом, но знаешь, как это бывает… Она была на моем попечении.
— Ох. Бедняга. Что ж, она и сейчас где-то здесь. — Джефф махнул рукой, указывая на участок позади часовни. — Я ее поприветствовал, но, кажется, она еще не совсем освоилась.
— Как я слышал, на это требуется некоторое время.
— Да, верно.
Мы немного поболтали о старых временах и о Просвещенных сестрах. Мои ночные кошмары все еще не давали мне спать, но стали постепенно слабеть, и я был твердо уверен, что смогу совсем от них избавиться без обращения к психиатрам. Не люблю я их, они задают слишком много вопросов. Судя по поведению Альдер, она вряд ли с кем-то поделилась ключевыми словами, которые могла внедрить в мой мозг, а это значило, что я могу чувствовать себя в безопасности. Единственной, с кем она могла говорить на эту тему, была Гамильтон, но бедняжка Сэди долго будет лишена возможности с кем-то общаться.
