5 мая утром я вылетел из Москвы.
В Ташкенте цвели пионы и розы, на лицах местных жителей в аэропорту уже утвердилась этакая типично летняя гримаса: «Жарко, но ничего не поделаешь». Было градусов тридцать в тени.
В открытых окнах троллейбуса замелькали пирамидальные тополи, домики, увитые виноградом, акации и дико изуродованные остовы каких-то деревьев. Оказалось — это тутовник. Его листьями здесь кормят гусениц тутового шелкопряда, выращивая коконы на дому…
Проехали центральные районы Ташкента. Вот и нужная мне остановка — конечная. В Музее природы меня должен ждать начальник будущей экспедиции Георгий Федорович Колюх. Итак, где он, Музей природы?
Об этом я и спросил проходящего мимо мужчину с черными усиками ив тюбетейке.
— Музей природы? — Мужчина долго разглядывал меня. Наконец почмокал губами и заявил:
— Так он сгорел.
— Как… сгорел?
У меня сердце упало. В воображении со страшной быстротой замелькали картины пожара. Недаром было столько писем и телеграмм, недаром экспедиция откладывалась: когда долго тянется — это плохой признак! Ох, и кошмарная, должно быть, картина была! Что же делать? Что с Георгием Федоровичем?..
— Сгорел, — повторил мужчина, с удовольствием, как мне показалось, наблюдая мою растерянность. И добавил: — Весь сгорел, начисто… — И языком поцокал: — Ц-ц-ц…
— Как же так? — спросил я, совершенно обескураженный. — Как же так? Ведь я только неделю назад телеграмму…
— Сгорел, — повторил мужчина. — Ничего не поделаешь.
— Ну, а где же он был-то? — спросил я все-таки, тревожно оглядываясь.
— А вон где был: прямо иди и налево. Стены остались. Живут там, спросишь. Рядом с базаром.
В полной растерянности я поплелся сначала прямо, а потом налево.
— Вот он, музей, — бойко ответила на мой вопрос бледнолицая женщина и махнула рукой в сторону мрачноватых серых стен без окон и дверей.
— Что он, разве сгорел? — спросил я. — Мне вот только сейчас сказали…
— Да, сгорел, весело сказала женщина. — В прошлом году еще. Не работает. Но там есть сотрудники, у них все узнаете.
В полном недоумении я заглянул в открытую дверь Г-образного одноэтажного здания, рядом с которым действительно чернел обгоревший скелет большого дома… В комнатке с огромными шкафами и коллекциями тропических бабочек на стенах мне показали рабочее место Георгия Федоровича Колюха. Так как начальника будущей экспедиции на месте не было, пришлось идти в административный отдел музея, который находился дальше по улице, напротив базара. В небольшом глухом дворике административного отдела, этаком испанском патио с окружающей его скрипучей деревянной галереей, цвели ярко-алые и желтоватые чайные розы. В воздухе плавали слои тончайшего аромата. Сгорело, как выяснилось, далеко не все.
Георгий Федорович оказался молодым — лет сорока — русоволосым мужчиной с ярко-голубыми глазами и уныло повисшими горьковскими усами. Он как-то странно, без особой приветливости посмотрел на меня — что, впрочем, я отнес на счет жары — и молча повел обратно, в комнату со шкафами и бабочками, где я только что был.
Сев за стол, на свое обычное рабочее место, он пригладил волосы, потрогал усы, откашлялся слегка и неожиданно тихим голосом, запинаясь, сказал:
— Понимаете… поездка откладывается на десять дней… Я вам дал телеграмму…
— На десять дней?! Как… Но ведь я же… Когда телеграмму?
— Сегодня, — уныло сказал Георгий Федорович.
— Как сегодня? Но ведь я рано утром вылетел, последний срок…
Георгий Федорович ничего не ответил. Он вяло отвернулся от меня и посмотрел в окно.
— С машиной у нас, понимаете… Машину чинят. Еще мотор не поставили. Розмарин… Она сгорела. Он ее своими силами…
Опять. Что же тут все горит? И что значит «розмарин»? Целых десять дней! Я молчал подавленно.
Начальник экспедиции тоже молчал и смотрел на меня с печалью. Потом он встал со стула и принялся открывать окно. Открыл первую раму.
— Вон, посмотрите, — сказал он, показывая на подоконник.
На подоконнике сидел великолепный экземпляр ночной бабочки виноградный бражник. Свежий, ничуть не потертый. Мощное, упрямое серебристо-белое тельце напоминало корпус реактивного самолета, розовато-серые узкие крылья, откинутые назад, довершали сходство. Это был привет, визитная карточка Средней Азии. Сердце мое забилось… Но как же тугаи? Неужели правда мы задерживаемся на десять дней? От расстройства я даже фотографировать не стал этот реактивный лайнер. Бражник с гудением взмыл с подоконника и исчез в душном пространстве музейного двора…
