При этих словах Филипп фон Гуттен состроил недовольную гримасу, Даниэль Штевар издал сдавленный смешок, а граф Циммер, довольный своей речью, подкрепил ее громовым раскатом хохота.
– Я не противлюсь тому, что наши бюргеры становятся день ото дня все сильней, – заметил он и, натянув поводья, остановил коня у придорожной харчевни. – Взять хоть семейство Вельзеров – это ли не доказательство моей правоты?! Ну да ладно! Политику побоку! Надо промочить горло доброй кружкой пива!
Из дверей таверны донесся залп проклятий и грохот разбиваемой посуды.
– Что там творится? – спросил граф.
Человек преклонных лет отчаянно отбивался от двух жирных монахов. В конце концов он получил жестокий удар по лицу и, обливаясь кровью, рухнул наземь.
– В чем дело? – строго и властно обратился к монахам Циммер.
Увидав перед собой графа, монахи и сопровождавшие их латники немного унялись.
– Просим прощенья, ваша светлость, – ответствовал самый тучный. – Воздаем по заслугам этому проклятому колдуну. Он похвалялся тем, что продал душу дьяволу. За подобные еретические речи негодяя подобает не только предать анафеме, но и спалить живьем.
– Едва лишь мы прознали о его приходе, как тотчас решили взять его, – добавил второй монах. – Но этот вероотступник при содействии своего пса – вот он, ваша светлость, – обуянного дьяволом, по словам самого же хозяина, и при попустительстве кабатчика и невежественных простолюдинов оказал сопротивление правосудию. Пришлось применить силу, оттого у него и кровь на лице.
– Правду ли говорят достопочтенные отцы? – спросил Циммер.
– Правду, ваша светлость, – юношески звонким голосом сказал старик. – Но ярость их есть чадо их алчности. Я отказался раскрыть им секрет философского камня.
– А тебе известен этот секрет? – с загоревшимися глазами воскликнул граф.
– Ах, да неужто бы я тогда носил отрепья и утолял жажду благодаря добросердечию этих бедных людей, которые надеются, что я сумею вразумить их и указать им путь к счастью?
– Он колдун и еретик! На костер его! – завопил тучный монах.
– По приказу Святейшей Инквизиции мы должны задержать этого человека. Посторонитесь, ваша светлость… Стража! Взять его! – поддержал спутника второй монах.
Огромный черный пес угрожающе зарычал.
– Сидеть, Мефистофель! – не повышая голоса, приказал старик.
Пес успокоился, а солдаты, двинувшиеся было к еретику, остановились.
– Правда ли, – недоверчиво спросил Циммер, – что в твою собаку вселился дьявол?
– Ах, ваша светлость, – отвечал астролог, – в каждом из нас черт сидит. Я своего предпочитаю не прятать и грехов своих не таить.
Его ответ развеселил Штевара, весьма интересовавшегося магией и оккультными науками.
– В чем же твой грех, добрый человек? – серьезно спросил Гуттен.
– По расположению звезд, по голосам усопших я умею предсказывать судьбу…
– Вы слышали? – вскричал монах. – Он сознался! Признание – лучшее доказательство! Взять его! На костер его!
– Погодите немного, – вмешался Гуттен. – Старик признался в том, что он астролог и некромант, а не в том, что он колдун. Разве ты занимаешься черной магией? Пропадало ли из-за твоей ворожбы у коров молоко, а у мужчин – сила?
– Никогда.
– Посещал ли ты шабаши? Нечувствителен ли ты к пыткам? Случалось ли тебе умерщвлять плод во чреве матери?
– Никогда. Я лишь провижу будущее, как Агриппа, как великий Камерариус, как славнейший Тритемиус.
– Ни чернокнижье, ни астрология не преследуются законами империи. Наш государь, уподобясь своему деду Максимилиану, приблизил ко двору видных чернокнижников и знатоков потустороннего.
– Я – доктор философии Виттенбергского университета, – со скромным достоинством отрекомендовался старик, – и вы, господа, видите меня в столь бедственном состоянии лишь потому, что я вменил себе в закон не переступать порог княжеских дворцов.
– Почему? – подозрительно спросил Циммер. – Чем тебе не по нраву твои природные господа? А может быть, ты из тех смутьянов, которые своими крамольными речами подстрекают крестьян к бунтам и кровавым мятежам?
– О нет, сударь! Ничто не прельщает меня так мало, как политическая борьба и участь власть имущих.
