– Эти бы речи да богу навстречу, – зевнув, сказал Янычар. – Что ж, ляжем спать.
Вскоре послышался его храп. Солдаты погрузились в сон.
Тревогу подняла Магдалена:
– Проснитесь, вставайте! Старухи сбежали!
– Они не поверили, что мы пришли с миром! – воскликнул Гуттен.
Уже удлинились тени и начал спадать нестерпимый зной, когда Филипп приказал выступать:
– Самое время. Разобьем лагерь у подножья горы. Нас мало, и мне не нравится, что старухи удрали. Они могут навести на нас воинов своего племени.
– Ты рассуждаешь правильно, – одобрил его Янычар. – Поторопимся убраться отсюда.
Лошади, утолив жажду и почуяв впереди свежую траву, галопом понеслись по равнине. Сьерра-де-Коро громоздилась уступами, напоминавшими крепостные башни. Дорога, ведшая в город, напоминала подъемный мост замка Вюрцбург. С каждым десятком шагов склон становился круче. Гуттен огляделся. Там, где гора острым клином врезалась в дорогу, росли несколько акаций необыкновенной толщины, способных выдержать тяжесть тела в гамаке. Внизу виднелась скалистая лощина, по дну которой тек пересыхающий ручей.
– Должно быть, стоит поискать маис для нас и какого-нибудь корма для лошадей, – сказал Янычар.
– Согласен, – вяло ответил Филипп, глядя, как на небо выплывает луна. – Ночь будет ясная, светло как днем, в поле виден каждый колосок.
– Итак, мы отправимся искать пропитания, – сказал Янычар, – а вы ожидайте нашего возвращения. С тобой остаются Вельзер, Грегорио Ромеро, Руис Вальехо и Диего Пласенсия. К полуночи будем в лагере.
Гуттен, улегшись в гамак, слушал, как стучат, постепенно замирая, копыта их коней.
– Ваша милость, – сказал Вальехо, – не позволите ли вы мне с малышами попробовать подстрелить зайца в той лощине?
– Ступай, – все так же вяло проговорил Филипп, чувствуя, что погружается в дремотную истому.
Смеркалось, и лучи заходящего солнца спорили с бессильным лунным сиянием. Наконец солнце скрылось за горизонт, сразу стемнело, ибо луна еще только начинала свой путь по небосводу.
– Глядите, ваша милость, – с тревогой сказал Пласенсия, – старые ведьмы вернулись в деревню и, должно быть, привели с собой людей. Вон сколько огней! Вовремя мы убрались оттуда. Они изрубили бы в куски наш крошечный изголодавшийся отряд.
Тьма стала совсем непроглядной, и луна не могла разогнать ее.
– Можно и нам развести костер? – спросил Ромеро.
– Делайте что хотите, друзья, – рассеянно ответил Филипп, предававшийся воспоминаниям о Фаусте и его пророчествах.
Солдаты, растянувшись в гамаках, заснули. Вельзер и еще двое сидели вокруг костра.
«О доктор Фауст, доктор Фауст! – думал Филипп, покачиваясь в гамаке. – Сколь велика твоя мудрость, сколь обширна твоя ученость! Да, я едва не погиб от руки испанца, по вине красавицы, и случилось это в ту ночь, когда полная луна налилась кроваво-красным цветом. Ты все предвидел, все предугадал, но в итоге ошибся. Иначе и быть не могло, ибо не звездами управляются людские деяния, но господней волей и собственным нашим желанием, которое даровал нам в неизреченной милости своей господь наш. Я – тот, кем всегда хотел быть, кем был и буду, доколе это угодно всевышнему. Это он хочет, чтобы я покорил страну омагуа и приобщил язычников к истинной вере…»
Справа послышался смех.
– Доктор Фауст! – вскричал он, привстав, но увидел, что это смеялся во сне Пласенсия.
– Я не смог сохранить целомудрие, невзирая на свое желание стать вторым Парсифалем. Но ведь и блаженный Августин был раскаявшимся грешником. Я клянусь отныне сторониться женщин. Никто больше не прельстит меня – ни Каталина, ни герцогиня Медина-Сидония, ни Амапари и ей подобные создания, ни сама Мария Лионса, которая во сне или наяву доставила мне такое блаженство.
Совсем близко засмеялась женщина, но, как только раздались первые слова, Филипп понял, что это звонкий, как флейта, голос Варфоломея Вельзера:
– Я и не знал за тобой привычки разговаривать с самим собой. О какой это Марии ты толковал с таким жаром?
Теперь весь блеск уснувшего солнца передался луне. Странный шум привлек внимание Гуттена – то был шум могучего потока, несущегося в каменном русле.
