Лукия - страница 58

Шрифт
Интервал

стр.

Долго шла такая молва по селу. Потом во дворе старушки Федоры появилась толпа женщин. Среди них сизоглазая Вустя Чайченкова, Харитина Симшаг (жена сельского старосты — родственника Носюры), жена Марка Губы Олена, вдова бондаря Парамона, что утонул, будучи пьяным, конопатая Наталка. А возглавляла все это войско другая вдова, бубличница Лепестина — женщина с острыми и мелкими, как у щуки, зубами.

Толпа ввалилась в хату, окружила старушку Федору.

— Где твоя Лукия? — кротким голосом спросила Лепестина.

Старушка Федора почувствовала что-то недоброе.

— А зачем она вам понадобилась?

Но в это время, услышав, что в доме чужие люди, с печки слезла сама Лукия.

— Кто меня спрашивает, мама?

— А вот народ тебя спрашивает, — подбоченилась Лепестина.

— Мы тебя спрашиваем. Желаем тебе помочь, Лукия. Мы договорились с отцом Сидором, чтобы он тебя исповедал. Одевайся.

Надо сказать, что всю дорогу женщины спорили: пойдет Лукия на исповедь или не пойдет. Это было хитро придумано Лепестиной. Если не пойдет, то совершенно очевидно, что девку захватил в свои сети он. Вот почему, напряженно выжидая, все смотрели на Лукию. И вдруг все увидели, как Лукия побледнела, как судорога пробежала по ее лицу, а побелевшие губы прошептали:

— Исповедоваться? К отцу Сидору? Не пойду! Не пойду!

Девушка с ужасом подняла руки, как бы защищаясь, и попятилась в угол. Женщины стояли ошеломленные, окаменевшие, мысленно воздавая должное мудрости вдовы Лепестины. Все теперь воочию убедились, что нечистый действительно не пускает Лукию к святой исповеди. И почти одновременно у всех возникла одна общая мысль — насильно поставить девушку перед господним престолом, пускай отец Сидор ее исповедует, это, наверное, избавит девку от злого духа.

Не сговариваясь, женщины двинулись вперед, схватили Лукию за руки.

— Не сопротивляйся! — воскликнула Лепестина. — Тащите ее к попу!

Лукия истошно завопила. Кое-кому из женщин даже привиделось, как у девушки вылетел изо рта клубок дыма, а глаза стрельнули огоньками. Но Лепестина была храбрым командиром, и войско ей подчинялось беспрекословно.

— Тащите! Тащите! — покрикивала она. — Дайте веревку или полотенце...

В углу все еще стояли десятка полтора удилищ деда Олифёра. Лукия схватилась за них рукой, удилища свалились на головы женщин, и это, казалось, еще больше распалило их. Старушка Федора, словно оцепенев, молча смотрела расширенными глазами на то, что творилось в доме. В воздухе промелькнуло полотенце.

— Вяжите ей руки! — завизжала Лепестина.

Лукия вдруг вырвалась из цепких пальцев, подпрыгнула к посудному шкафчику, схватила тяжелый чугунок и, высоко подняв его над головой, крикнула, задыхаясь:

— Убью!..

Лепестина первой оказалась у порога. За нею в беспорядке последовали другие женщины. Чего, в самом деле, ждать от безумной? Чтобы голову проломила?

Но отступление было отрезано. На пороге появился Лука Тихонович с ружьем за спиной. Из охотничьей сумки торчали длинные заячьи уши. Пес Исидор жался к ногам хозяина.

Женщины остановились в нерешительности. Лука Тихонович посмотрел на Лукию, —девушка тихо поставила чугунок на полочку. Внезапно обычно молчаливый Исидор завыл. Это напугало женщин. Не говоря ни слова, они быстро проскользнули одна за другой в дверь.

— Сороки! — крикнул им вслед Лука Тихонович, вытаскивая из сумки зайца. Затем подошел к Лукии, по-отцовски погладил ее по голове и тихо сказал:

— Завтра выезжаем. Будешь здорова... Гопта из болопта...


Глава сороковая

ВОЕННО-ПОЛЕВОЙ СУД


Лаврин Строкатый сидел в камере один. Это была самая дальняя угловая камера на втором этаже тюрьмы. Одиночной она стала недавно. Почти целый месяц вместе с Лаврином сидели еще два солдата. Один из них — дезертир, второй — с двумя отрубленными пальцами на руке. Солдат умышленно изувечил себя, чтобы не попасть в окопы. Но вот уже несколько дней, как их забрали из камеры, и Лаврин остался один.

Целыми днями смотрел он через решетку на далекие заснеженные поля. Тюрьма стояла на окраине города, поэтому со второго этажа хорошо просматривались дорога в поле, очертания хутора на горизонте. Из уездного городка Лаврина перевели в губернский. Родное село теперь было далеко, но Лаврину все казалось, что эта дорога в поле ведет как раз в Водное.


стр.

Похожие книги