Глава тридцать пятая
ДЕЗЕРТИР
Стояли жаркие дни, рожь дружно созревала, она даже уже начала звенеть и осыпаться. Старушка Федора с Лукией работали на полях Носюры. Но дальше допускать, чтобы своя рожь стояла, уже нельзя было — окончательно осыплется. Ночью прошел дождь. На заре Лукия отправилась на ниву. Поле было маленькое — косою негде размахнуться. Хорошо еще, что дождик прошел, зерно не будет так осыпаться.
Девушка ловко орудовала серпом — научилась, и все думала о Лаврине. Вот уже скоро два года, как забрали его на войну. А войне той, кажется, никогда конца не будет. И, наверно, стряслась какая-то беда — давно уже нет от Лаврина никаких вестей...
Перед глазами вставали письма Лаврина с тщательно зачеркнутыми строчками. Эти чернильные пятна казались зловещими, как сама смерть.
Солнце начало пригревать спину, на межах верещали полевые кузнечики, сладко благоухала спелая рожь. Ржаные колосья щекотали руки, по всему телу разлилась приятная истома. Завалиться бы на спину в шелестящие высокие стебли, слушать, как букашки ползут по былинкам, как поют кузнечики, погрузиться глазами в бездонное голубое жаркое небо, лениво следить за полетом узкокрылых ласточек в вышине... Размахнуться и подальше забросить серп — не надо ничего: ни работы, ни дум...
Лукия распрямила спину, вытерла рукавом сорочки вспотевший лоб. Ой, нет, не уйти от беспокойных дум. Словно черное воронье под непогоду, кружат они в голове — безрассудные, тревожные... Чует сердце Лукии — нет уже Лаврина на свете.
Серп в правой руке, левой Лукия подперла щеку и то ли задумалась, то ли забылась. И вдруг девушке послышалось, будто Лаврин ее тихонько позвал: «Лукия!». Да так позвал, будто ей не показалось, не померещилось, а действительно окликнул из знойного жита. Вот опять.
— Лукия! Лукия!..
Встрепенулась Лукия, и серп выпал из рук. Задрожала, похолодела, побледнела, как мертвец... А из ржи, пригнувшись, вышел человек в солдатской одежде, обросший, оборванный. Человек осмотрелся, увидел на дороге людей и присел. А затем снова:
— Лукия, это я! Я, Лукия!..
Весь свет закачался в глазах девушки, кругами пошли желтые хлеба, небо, земля... Солнце упало в хлеба и вспыхнуло лучезарным ослепительным сиянием. И в этом сиянии качалось страшно похудевшее, но родное и любимое лицо Лаврина...
Сильные руки поддержали Лукию, бережно усадили на межу. Шелестящей стеной стояла вокруг желтая рожь. Лукия исступленно целовала серые глаза, щекочущее, как колосья, заросшее лицо. Она боялась, что лишится рассудка, — до того неожиданно свалилось на нее счастье. На миг показалось ей, что это только сон. Лукия застонала и ущипнула себя. Но нет, это не сон, это сама действительность — Лаврин, любимый Лаврин обнимает ее и шепчет ей ласковые, нежные слова...
Вдруг он как бы опомнился и начал боязливо озираться.
— Лукия, посмотри-ка, что вокруг делается, — никто не идет сюда?..
По дороге ехали и шли люди, но никто не мог увидеть Лаврина в высокой ржи.
— Лукия, я ведь сбежал, —прошептал он. — Я — дезертир. Даже домой побоялся наведаться, все может случиться — засада или еще чего. Два дня скрывался в камышах, а затем перешел в хлеба... Все высматривал, рожь ведь уже переспела. Нивку нашу нашел. Если бы не увидел тебя сегодня, ночью постучал бы в окошко, не удержался бы...
Он жадно расспрашивал про мать, о новостях. Лукия не успевала отвечать.
— Скоро конец войне, — сказал он вдруг резко и злобно.
— Побьют врагов? — наивно спросила девушка..
Он хрипло засмеялся.
— Здесь есть кого бить...
Лукия не поняла.
— Графов, царей... Вот кого...
Девушка ужаснулась. Что он сказал? Царей? Это же только враги пошли на царя войной...
